О-ой, плотно пообедав, изволит почивать.

В одежде и желтых сапогах лежит он на простыне, покрывающей кожу дивана. Только мундир расстегнут и видна под рубашкой желтая грудь дубленой кожи.

Голова генерала покоится на подушке. Обтянулись скулы. Сквозь открытые сухие губы светится белый хищный ряд.

Таро на цыпочках выходит из купе О-ойя и направляется к Розанову.

Розанов, мрачный, ходит по купе, заложив руки за спину.

На столе толстая бутылка Монополь-Сека.

— Помилуйте, господин Таро… они бьют из-за угла. Я, разумеется, не боюсь, но… гм… гм…

— Я понимаю, ваше превосходительство, — говорит Таро, наливая себе бокал — я тоже получил записку. Вся наша разведка поставлена на ноги, но результатов никаких.

— Гм… Два дня тому назад погиб мой личный адъютант Палевский. Мне тоже грозят. Чорт знает, что такое. Главное — не знаешь, откуда ожидать удара. У них и яд, и кинжал, и револьвер… и… и…

— Да, да, ваше превосходительство! Главному кассиру Чосен-банка, прежде чем его ограбить, подсыпали яд в шампанское. Он очень любил шампанское.

При этом воспоминании Таро подозрительно оглядывает свой бокал.

— Гм… гм… Не беспокойтесь… Это у меня давно закуплено.

Таро нерешительно подносит бокал к губам.

— И кто они такие — продолжает Розанов — понять не могу. Тут, собственно, одно из двух: или это политические под маской уголовных, или это уголовные под маской политических.

— Ч… хам… хам… ам…

Таро смотрит изумленно. Он хотел спросить: «что такое», но во время поперхнулся шампанским.

— Да! — бубнит генерал, не замечая удивленной физиономии Таро. — Тут еще опять партизаны зашевелились. Не знаю, насколько это серьезно.

— Что ж… убедимся. Наша поездка к чему-нибудь да должна привести. Не для одной прогулки едем.

Замолкают.