— Считается, что не все, — промолвил Арн Бир, обрадовавшийся возможности заговорить среди нарастающего ужаса и произнести несколько обычных слов.

— Нет, — крикнул незнакомец, которого не устроило это слишком спокойное объяснение. — Нет, потому что все предметы вокруг меня выли от отвратительного страха, и их вопли, переплетающиеся с тишиной, мой мозг воспринимал как звуки чудовищного ужаса.

Глоток виски позволил рассказчику немного передохнуть.

— Как хорошо, что можно выпить, — пробормотал он. — Каким чудесным другом может стать виски в трудную минуту…

— Так вот, — продолжал он, — когда я уловил доносящееся издалека, откуда-то с севера, приглушенное громыхание надвигающейся грозы, я понял, что оно, ставшее в тысячу раз сильнее благодаря крылатым существам бури, на этот раз не остановится перед дверью. И оно, это воплощение ночи, войдет в хижину.

— Какую неприятную историю вы рассказываете, — недовольно пробурчал Пиффшнюр. — Ее неприятно слушать. Вы не знаете ничего повеселее?

Незнакомец не ответил; его мысли блуждали в окружавшей нас тишине.

— Тогда я знаю одну гораздо более веселую историю, — с гордостью заявил Пиффшнюр. — Вы только представьте, что у фрау Хольц, хозяйки кабачка «Zum lustigen Hollander»[84] в Атоне, был белый попугай, который не умел говорить.

Тогда я и двое моих приятелей, матросов с лихтера, рассказали ей, что белые попугаи не умеют говорить с рождения, и что ее попугая, чтобы заставить говорить, надо выкрасить в зеленый цвет. За этот добрый совет она рассчиталась с нами бутылкой отличного шнапса!

— Вам не кажется, — спросил незнакомец, — что буря прошла?

— Полагаю, вы правы, — сказал Хольмер.

— Вы уверены? — незнакомец вздохнул с облегчением, и резкие черты его лица внезапно смягчились.

— Не сомневаюсь. Погода явно улучшается. Хлебните-ка еще немного виски.

— Спасибо. Конечно, мне не помешает еще малость подкрепиться. Видите ли, в такую адскую погоду я всегда превращаюсь в бедолагу, которого преследуют демоны.

Он уже улыбался, успокоившись, и, казалось, извинялся перед нами за свой страх.

— Это было оно, — сказал он. — Что это такое? Существует ли это «оно» на самом деле? Думаю, что да, но хотел бы я знать, что это такое? Полагаю, что это безумие, мания, вызванная одиночеством, набрасывающаяся на нашу голову и пытающаяся проникнуть в наш мозг.

— Это настоящая символика, или даже поэма, — с улыбкой кивнул Арн Бир.

— Надо стараться избегать подобных потрясений, — пробормотал Хольмер. — В таком краю, как этот, страх никогда не приводит ни к чему хорошему. От страха у самых крепких мужчин кости превращаются в тесто.