Однако мне удалось застать и отрадную картину. Какой-то человек заплыл на глубину вместе со своей собакой. Мохнатая черная голова виднелась рядом с головой хозяина. Пес не оставлял его ни на мгновение, преданно держался поблизости, дожидался человека, если тот отставал. Произошло чудо. Благородный зверь примирил меня с людской мерзостью. Ради пса я передумал топить хозяина.
ПИСЬМО ИЗ БРАЗИЛИИ
ПИСЬМО ИЗ БРАЗИЛИИ
Недавно ко зашел Тико Медина, Великий Тико, который мотается по миру, подчиняясь только своему любопытству, и, должно быть, умрет где-нибудь в пути, в своем репортерском жилете и с чемоданом в руках. Войны, корриды, сплетни, приключения в Южной Америке — будни в старом дурдоме под названием «Пуэбло». Потому я всегда рад видеть Тико. Так же я радуюсь, когда встречаю в кафе «Хихон» славного Рауля дель Посо — живой пример того, что у лихого проныры может быть тонкая и благородная душа. Рауль тоже из «Пуэбло». В те дни, когда кое-кто из нынешних демократов служил курьерами, он уже писал, как сам господь бог, если бы господь бог был колумнистом.
Тико до сих пор странствует и даже не думает о пенсии. Я как-то предположил, что на его могиле или гербе (Тико суеверен и терпеть не может разговоров о могилах) будет начертано: «Остановлюсь, когда умру, умру, когда остановлюсь». В тот день мы говорили о старых временах, когда ваш покорный слуга был на двадцать пять лет моложе, и смотрели фотографии. Тико ушел, а я продолжал раскладывать снимки. Один был сделан в Бейруте, в семьдесят шестом, во время боя за квартал Хадат. Я — совсем зеленый новичок, а рядом — вооруженный до зубов мальчишка с «калашниковым» на плече и гранатами за поясом. Его звали — и сейчас зовут — Эли Бу Мальхам. Сейчас Эли, наверное, за сорок, он живет во Франции и воспитывает детей. А в семьдесят шестом ему было семнадцать. Эли сражался в ополчении ливанских христиан и уже полтора года носил в кармане письмо на португальском языке. Ни разу не прочитанное письмо.
Как-то ночью, когда холод не давал заснуть, мы сидели в траншее на Абу-Джауде, тихо беседуя и прикрывая ладонями сигареты. Тогда Эли рассказал мне о письме. Это была история первой любви, вполне заурядная: девчонка из Бразилии на каникулах в Бейруте, еще до войны, робкий поцелуй, прощание, а потом письмо на португальском, которое Эли не мог прочесть. Он чуть-чуть знал французский и только. Это письмо всегда было с ним, как амулет. Я сказал, что мог бы прочесть его, и тогда Эли, борясь с волнением, протянул мне сложенный в четверо затертый листок бумаги. Единственное в своей жизни любовное письмо.