— Замечательно идут, как видишь.

— Вот так вдруг взяли — и пошли?

— Именно. Так вот вдруг.

— А твой патрон с виллы «Ориана»?

— О нем как-нибудь в другой раз.

Спадаро снова потирает ладонью лысину — прикидывает и оценивает. За долгую службу чутье у него развилось как у легавой, тем более что конверт на стойку перед ним Макс кладет не впервые. В последний раз это было десять лет назад, когда портье еще работал в неаполитанском отеле «Везувий». Из номера немолодой киноактрисы Сильвии Массари — смежного с тем, куда стараниями Спадаро вселился Макс, — пропало дорогое колье. Это прискорбное происшествие случилось, когда он завтракал на террасе с актрисой, всю ночь и целое утро предававшейся с ним осенней, но все еще бурной страсти и на несколько минут, ненадолго лишив себя прекрасного вида на залив и нежного взгляда спутницы, отлучился из-за стола — вымыть, как он сказал, руки. Ей, разумеется, и в голову не пришло его заподозрить: слишком уж ласково он на нее смотрел, слишком пленительно улыбался и так искренне проявлял свою нежность. Кончилось тем, что в краже обвинили горничную: ее допросили, доказать ничего не смогли, но уволили. Уверенность актрисы в том, что Макс непричастен, решила дело, а когда он расплатился по счету и покинул отель, с повадкой истинного джентльмена раздав чаевые, Тициано Спадаро получил примерно такой же конверт, как тот, что сейчас лежит перед ним, — ну, может быть, чуть более объемистый.

— Вот не знал, что ты любитель шахмат.

— Не знал? — Из старого репертуара улыбок извлекается одна из самых отборных — широкая и белозубая. — Ну-у… Меня всегда интересовала эта игра. Опять же, общество собирается любопытное. И единственная возможность посмотреть на гроссмейстеров. Все лучше, чем футбол.

— Что ты затеваешь, Макс?

Тот невозмутимо выдерживает испытующий взгляд.

— Ничего такого, что грозило бы твоей скорой пенсии. Даю тебе слово. А ты знаешь — слово свое я держу.

Следует долгая, задумчивая пауза. Меж бровей у Спадаро появляется глубокая вертикальная складка.

— Это правда, — соглашается он наконец.

— Отрадно, что помнишь.

Портье рассматривает пуговицы своей тужурки и задумчиво стряхивает с них воображаемые пылинки.

— Полиция увидит твой формуляр…

— Ну и что с того? В Италии за мной ничего нет. И потом, к полиции это не будет иметь никакого касательства.

— Послушай… Не поздно ли тебе снова браться за такие дела? Да и мне тоже. Вспомни, сколько тебе лет.

Макс с прежним бесстрастием смотрит на портье. А тот — на так и не вскрытый конверт, лежащий на лакированном дереве стойки.