Он поднялся и нервно зашагал по тесной, битком набитой копировальной аппаратурой и бумагами комнатушке, которую занимал двумя этажами ниже своего шефа. Из окон, выходивших на Ареналь и Гвадалквивир, видны были Золотая башня, мост Сан-Тельмо и парочки, прогуливающиеся по террасам вдоль реки. В комнате работал кондиционер, Перехиль был без пиджака, но так и сопел от жары, поэтому он достал бутылку виски, бросил в стакан лед, налил на три пальца и залпом выпил, мысленно задавая себе вопрос: сколько же может продолжаться этот кошмар?

В голове у него вертелась одна идея. Пока еще ничего определенного, но, похоже – по крайней мере, на первый взгляд, – перед ним открывалась некоторая возможность раздобыть наличные. Конечно, это означало новую игру с огнем, но выбора у него, в общем-то, не было. Главное, чтобы Пенчо Гавира не знал, что его тень, его доверенный наемник ведет двойную игру. Если повести себя аккуратно, то из этой истории можно выжать еще что-то. В конце концов, высокий священник куда фотогеничнее Курро Маэстраля.

Неторопливо обдумывая свою идею, Перехиль взял со стола записную книжку, и его указательный палец остановился на номере, который ему несколько раз уже приходилось набирать. В следующее мгновение он захлопнул книжку, словно пытаясь отогнать от себя предательские мысли. «Ты самая настоящая крыса», – сказал он себе с объективностью, прямо-таки необыкновенной для человека его склада. Однако вовсе не моральная сторона дела мучила бывшего детектива, слишком обеспокоенного каталептическим состоянием своих финансов. Его смятение объяснялось иным: он отлично знал, что некоторые средства, если ими злоупотреблять, могут оказаться гибельными для тебя самого. Но не менее гибельны и долги, особенно когда ты должен самому опасному из севильских ростовщиков. Так что, более не раздумывая, Перехиль снова раскрыл книжку и нашел номер редакции журнала «Ку+С». Конечно, все это очень смахивает на предательство. Но «предательство» – чересчур торжественное слово. Он просто пытается выжить.

– Что вы здесь делаете?

В Архиепископском дворце не сумели подольше задержать отца Оскара, и вот теперь он стоял в коридоре, перекрывая его собой, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Куарт ответил холодной улыбкой, едва скрывавшей его замешательство и его злость:

– Просто смотрел.

– Я так и подумал.

Оскар Лобато дважды утвердительно кивнул головой, как будто в ответ на собственные вопросы. Он был одет в черную водолазку, серые брюки и кроссовки. Особой физической силой он, по-видимому, не отличался. Кожа у него была бледная, хотя сейчас лицо раскраснелось от подъема по лестнице. Ростом он был гораздо ниже Куарта, и вся его внешность – согласно личному делу, ему было двадцать шесть лет – изобличала привычку к сидячему образу жизни, а не к физический упражнениям. Однако сейчас он был разъярен, а Куарт знал, что никогда не следует недооценивать реакции такого человека. Кроме того, он видел его глаза за стеклами очков, на которые спадала растрепанная прядь светлых волос, и его сжатые кулаки.