9. По оперативной необходимости

Когда Фалько – без пиджака, в одной сорочке, прилипшей к телу от пота, – вышел на крыльцо передохнуть, выяснилось, что опять полило. Половина пятого утра. Он устал.

Закурил еще одну и постоял неподвижно, прислонившись к стене, глядя, как вдалеке горят редкие в такой час городские огни. С берега доносился мягкий рокот прибоя.

Время от времени из дома – лачуги, кое-как слепленной из кирпича и самана и стоявшей на дороге в Танджа-эль-Балия, за старой табачной фабрикой, – доносились крики боли. Пронзительные и резкие, они почти неизменно обрывались каким-то взвизгом и полузадушенным хрипом.

Пытка – дело хлопотное, подумал Фалько, затягиваясь.

И он это не любил. По собственному опыту знал процедуру с обеих сторон, и палачом ему быть не нравилось, хотя роль жертвы, несомненно, еще менее приятна.

Он снова затянулся, выпустив дым через ноздри, чтобы отбить застрявший там другой запах. Все, кого допрашивают, смердят – от всех исходит едкий запах отчаянья и страха. Фалько больше всего ненавидел физиологию этого дела, низводящую человека до уровня животного, и ее непосредственные проявления и следствия – истерзанную плоть, боль, слезы, мольбы, неудержимую дрожь. И крики вроде тех, что долетают сейчас изнутри. Вопли, раздирающие человеку гортань так, что он вскоре срывает себе голос.

Иным, вроде Пакито Паука, мучительство доставляет наслаждение. Паук использует свое извращенное чувство юмора для эффективного выполнения задачи. С Фалько дело обстоит иначе. Он по природе своей не жесток, хотя и ведет себя порой бесчеловечно. Но для него это всего лишь оперативная необходимость, техническое средство. При его работе, в значительной своей части нацеленной на выживание, быть жестоким так же практично, как иметь пистолет или уметь убивать голыми руками. Это оружие, которое пускают в ход без угрызений совести, но и не ради удовольствия и не повинуясь инстинкту. Простая техническая необходимость.

Предполагаемая – как и многое другое, впрочем, – правилами игры.

Он выбросил окурок и вернулся в дом. Потолок единственной комнаты поддерживала массивная деревянная балка. Керосиновая лампа на полу бросала тусклый свет. Хуан Трехо, раздетый догола, был подвешен на балке за руки так, что едва касался пальцами ног пола.

– Ну как? – спросил Фалько.

– Хорошо, – ответил Паук.

Его аккуратно свернутый пиджак лежал в углу, жилет был расстегнут. Паук держал в руке хлыст из бычьей кожи, и багрово-лиловые следы его ударов в строгом, освященном веками порядке пересекали тело Трехо во всех направлениях: допрос длился уже четыре часа. Полсотни примерно рубцов горели на груди, ногах, спине, на животе и между ног.