Я не знал, когда смогу добраться до своих денег, и поэтому берег небольшой запас наличных. Я не хотел ловить такси. Я старался как можно дальше убраться от желтой угрозы. К тому времени я ужасно устал, меня бил озноб. Я решил, что нужно попытаться снять номер в первом попавшемся недорогом отеле. Район был оживленный, но несколько запущенный: убогие ресторанчики и развлечения, реклама дешевой еды, пародийные шоу, кинотеатры и танцзалы. Многие из женщин, выходивших на улицу в конце дня, очевидно, были проститутками. Я не испытывал никакого предубеждения против них. Напротив, я почти сразу же успокоился, заметив их дружеское отношение. В этом районе я мог расслабиться и прийти в себя. Я поднялся по обветшалым ступеням в пятиэтажное здание из красного кирпича, которое именовалось «Отелем Голдберга „Берлин на Кирни-стрит“». Стойка располагалась в дальнем конце короткого неосвещенного коридора. Я с трудом разглядел смуглого человека, дремавшего по ту сторону барьера. Он что-то проворчал, обращаясь ко мне. Комнаты у них были. Я зарегистрировался под именем Майкла Фицджеральда, уверенный, что мой акцент легко спутать с медленным, раскатистым произношением жителей Зеленого острова. Я даже сообщил портье, что до недавнего времени состоял при католической миссии в Харбине, в Китае, и теперь с удовольствием снова могу поговорить на английском языке, после очень долгого перерыва.

В тот момент я чувствовал себя в безопасности. Я выиграл время для отдыха и размышлений. Мне следовало подольше задержаться в Сан-Франциско. По крайней мере, здесь были корабли, которые могли отвезти меня в любую часть Тихого океана и в любой крупный морской порт на американском побережье – неважно, на юг или на север.

Я слышал, что Аргентина – прогрессивная страна, готовая к экспериментам. В Буэнос-Айресе даже было представительство «Хэрродс»[261]!

Моя комната от пола до потолка была окрашена в тускло-оранжевый цвет. Мебель оказалась того же оттенка. Серые простыни и раковина с отбитыми краями очень резко выделялись на этом фоне. Я бросил чемодан на кровать и отправился в ближайшую бакалейную лавку, чтобы купить самое необходимое и запастись едой, которую мог проглотить, не повредив израненные губы. Мое лицо начало ныть, когда кокаин перестал действовать. Все тело захлестывали нарастающие волны боли.

Я купил газету в киоске на углу, как только увидел заголовки. Газетчики были вне себя от восхищения, повествуя о громком скандале в рядах клана. Какой-то сомнительный дантист из Техаса, Хирам Эванс, провозгласил себя, как писали в статье, Имперским магом и заявил о намерении избавить клан от предателей, людей аморальных и сомнительных. Несколько минут спустя после успешного переворота Эдди Кларк был обвинен согласно законам Вольстеда и Манна[262] в распутстве и аморальном поведении; речь шла о событиях, произошедших несколько лет назад. Миссис Моган описывали как женщину сомнительных моральных качеств, любовницу еврея-спекулянта. Полковник Симмонс вступил в конфликт с Эвансом. О майоре Синклере не упоминали. Я не знал, искалечили его, как меня, или же убили. Согласно репортерским отчетам, Кланкрест стал столь же зловещим, как двор Калигулы, заговорщики и убийцы прятались во всех коридорах. Клан, казалось, находился на грани распада. Я с недоверием отнесся к большей части прочитанного («Ножи для предателей клана», «Угроза смерти для Кларка и его сторонников»), но стало ясно: в Атланте у меня больше не осталось друзей.