Пока мы играли в небольших псевдоиспанских театрах у границы, жизнь становилась все легче и легче. У нас даже скопилось несколько долларов. Я часто задумывался о том, как сложилась бы жизнь, если я решил бы навсегда остаться актером. Вероятно, вскорости я бы стал беспокойным, как Джон Уэйн или Фрэнк Синатра, и вернулся бы в политику. Сейчас модно смеяться над амбициями губернатора Рейгана, но кто может сказать, развились бы его природные таланты, если бы он не использовал все возможности, если бы он не бросался на защиту старых обычаев с шестизарядным в руке? Он добился успеха, потому что искренне верил в слова своих героев. А разве не это нужно успешному политику? Я думаю, дело не в том, что ты играешь роль, а в том, что выбираешь роль по душе.

В конце 1923 – начале 1924 года у нас было достаточно работы, чтобы сводить концы с концами. Мы стали разборчивыми и начали отказываться от заказов похуже. Теперь мы выступали только в настоящих театрах и несколько раз появлялись на первом месте в программе. Жизнь была хороша. Мы не слишком оплакивали Уоррена Хардинга, еще одну жертву «черного» папы, когда он умер. Кальвин Кулидж[278] казался здравомыслящим человеком. Наше положение оставалось стабильным. Новость о смерти Ленина в январе 1924 года ненадолго подарила мне надежду – возможно, я снова увижу свою мать. Но ничего не изменилось. В Англии большевики усилили влияние, когда социалисты Рамси Макдональда захватили власть. Карфаген наступал, но я ничего не замечал. Я даже не задумывался об этом. Я согласился с миссис Корнелиус, которая сказала однажды утром, прочитав заметку о мюнхенской неудаче Гитлера: «Еж’ли спросишь м’ня, х’рошо, шо мы оказались далеко оттуда, Иван!»

Надежда на политическую стабильность сохранилась лишь в Италии. В России большевики ужесточали контроль. Стало ясно, что Ленин сдерживал восточные силы, теперь, очевидно, пришедшие к власти. В апреле 1924 года по настоянию миссис Корнелиус, но вопреки моим возражениям (хотя я с нетерпением ждал возвращения к городской жизни) мы направились в «Странофф» в Сан-Франциско. Они предложили нам утроить прежний гонорар. Мы не смогли отказаться. Театр стал еще чуть более ветхим, но в общем не изменился. Миссис Корнелиус даже отыскала кусок жевательной резинки там, куда она его прилепила во время своего последнего визита. Мы включили «Белого рыцаря и красную королеву» в афишу, на которой также значились «След Зорро» Дугласа Фэрбенкса и «Четыре всадника Апокалипсиса» Рудольфа Валентино. После нашего второго выступления в мою гримерную вошел Гарри Галиано. Он был в хорошем настроении; широко улыбаясь, гость пожал мне руку.