Именно так поступили с Махно и Мосли. (Не то чтобы я ими восхищался, но их храбрость нельзя было отрицать.) Мы превращаем этих отважных беглецов в каких-то гоблинов, стремящихся творить зло, при том что сначала использовали их ради собственной выгоды. Затем мы умаляем и забываем их достижения. Это паша Марракеша, а не марокканский султан и не алжирский бей был желанным и узнаваемым гостем во всех салонах и даже будуарах Вест-Энда. Уинстон Черчилль называл его братом по духу. Шарль Буайе[634] стал его другом, Ноэл Кауард создал в Марракеше сценарий своего знаменитого фильма о подводной лодке[635], а одного из героев списал с эль-Глауи, чья популярность намного первышала популярность короля Фарука или Ага-хана[636]. Эль-Глауи был куда более культурным. Я первым скажу, что нисколько не завидовал его успехам. (Мы оба стали жертвами одного и того же жалкого Яго. Но, как обычно, мне не дали возможности объясниться. У людей теперь не осталось никаких человеческих чувств. Даже следователям недостает терпения и выдержки прежних царских профессионалов.)

В своих владениях, особенно в одном роскошном зале, паша доказывал, что не отстает от жизни и следит за достижениями цивилизации; он обеспечивал гостям все современные удобства, включая новейшие граммофонные пластинки и трехчастные фильмы, главным образом французские. У него были великолепная пианола и все свежие записи. Я услышал об этом от лейтенанта Фроменталя, когда мы ехали по мавританскому раю, через рощи темно-зеленых финиковых пальм, длинные тени которых опускались на небольшие лагуны и ручьи. Под безоблачным насыщенно-синим небом красная пыль взлетала над выветренными терракотовыми холмами, где высились зубчатые башни десятков мелких вождей, вассалов нашего хозяина, которые исполняли его повеления под страхом смертной казни. Здесь царила невероятная тишина. Здесь становилась понятна уверенность паши в себе, в своей безграничной защищенности.

Я завидовал этому феодальному могуществу. И все-таки уже тогда я знал цену подобного могущества. Чтобы добиться его, нужно было сражаться — и продолжать сражение каждую секунду, чтобы удержать власть. В племенах пустынь, так же как в современных деловых кругах, всегда есть молодые соперники, дожидающиеся лишь первых признаков слабости. Их нравственные правила мало чем отличаются от правил боя, которым следуют дикие олени, — только окружающему миру они наносят куда больше ущерба. И все-таки эль-Глауи был настоящим принцем эпохи Возрождения. Если бы французы не предали его, он создал бы династию, настолько же известную и замечательную, как династия Борджиа. У его народа был бы принц и папа в одном лице.