Марракеш мог бы в конечном счете стать столицей кинопроизводства Карфагена и распространять по Земле исламские идеалы, как мы пытались распространять идеалы христианства. Но один идеал — Смерть, а второй — Жизнь. Сегодня Жизнь отступает под давлением Смерти. Самое время для чудес, как сказал я миссис Корнелиус. Она загадочно ответила, что, по ее мнению, с меня уже довольно чудес. И захохотала от всего сердца, отчего у нее начался приступ кашля, и я так и не смог добиться от нее объяснений.

— Ваши легкие доведут вас до беды, — сказал я. — Нужно курить сигареты с фильтром.

Но она небрежно относится к таким вещам. И все-таки я думаю, что теперь, сидя в старом кресле в сыром подвале, полном заплесневелых журналов, потягивая джин из стакана и беседуя с той маленькой черно-белой кошкой, которую до безумия любит ее сын, миссис Корнелиус иногда счастлива, как в прежние времена. К сожалению, она не замечает запаха. Но она настаивает, что сама будет делать всю работу по дому.

— Я завсегда аккуратная, но особо не привередничаю, — говорит она. — Нет смысла волноваться из-за кошатшьего дерьма на ковре.

Она смеется, складки жира качаются, как кружева актера, играющего роль Пьеро на курорте, и я вспоминаю о ее недолгом возвращении на сцену в сороковые годы, когда она развлекала военных и шесть недель подряд выступала в «Килберн эмпайр» с братьями Миллер: Карлом, Джонни и Максом[667]. Тогда все они еще были комедиантами.

Я думаю, что чувствовал себя с ней счастливее всего в наши голливудские времена и потом, уже в пятидесятых, когда она гораздо чаще искала моего общества. Я переехал в Ноттинг-Хилл, потому что она жила там. Я в те годы был еще очень активен и полон надежд, хотя она жаловалась, что я слишком часто искал во всем темную сторону. Тогда мы стали вместе проводить отпуска. Сначала это были просто случайные поездки в Брайтон, Маргейт или Хэмптон-Корт, но со временем она обнаружила, что наслаждается моим обществом, и решила: будет забавно поселиться на недельку в пансионе, чтобы вечерами беседовать о нашем полном приключений прошлом, о довоенных годах.

— Энта война сильно протрезвила нас, — считала миссис Корнелиус. — Но по правде скажу тебе, Иван, мне так же весело кататься на автобусе в Батлинс[668], как пить шампусик в Биаррице.

Признаюсь, я никак не мог разделить этот энтузиазм, хотя всегда пытался проникнуться духом ее развлечений.

Мы ездили в Майнхед в Сомерсете два года подряд, в 1949 и 1950‑м, и оба раза погода была превосходная. В 1952‑м мы отправились в Сент-Айвс[669] в Корнуолле и провели ужасный день на лодчонке, которая плыла к островам Силли; миссис Корнелиус извергала (большей частью за борт) все деликатесы и вкусности, съеденные за предшествующие двадцать четыре часа. Да, настоящий рог изобилия полупереваренных пирогов и сладостей… Когда мы добрались до Силли, то увидели только дюны и несколько самых обычных зданий, и мне пришлось поверить, что это и есть остатки острова д’Авильон, куда Артур приехал умирать. «Без вопросов, Иван, так и есть», — заверила меня миссис Корнелиус в перерывах между резкими вдохами и ужасными судорогами, когда она беспомощно тащилась обратно к лодке. Море Силли, возможно, и было Стиксом.