— Какой болезни?

— Контузия у меня, в двадцатом году белополяки пустили под откос наш эшелон…

— Помню, помню, — сказал Земсков и стал закуривать, предложил Прошину, тот отказался. — И что же дальше?

— Послали в Саратов, в распоряжение управления НКВД по Нижне-Волжскому краю, а когда образовалась Сталинградская область — туда. — Василий Степанович умышленно умолчал о том, что был парализован и чуть не уволен из органов НКВД. В личном деле отмечено, рассудил он, и незачем вспоминать об этом.

— Значит, всю жизнь воюешь, — сказал Земсков. — Помню, как мы выезжали на Ворону уничтожать антоновских бандитов. Конечно, те события не идут ни в какое сравнение со сталинградскими делами, но по молодости тоже казались опасными и важными. Впрочем, они и были такими: ведь решалась судьба еще не окрепшей Советской власти… А Сталинград — ни с чем, конечно, не сравним. Какой-то мудрец сказал, что опыт, приобретенный человеком за время осады, равняется опыту его отца и деда, вместе взятых.

— Так оно и есть, — согласился Прошин.

Он рассказал о небывалом героизме бойцов 10-й дивизии войск НКВД, которой командовал полковник Сараев, о самоотверженной работе сотрудников управления НКВД, о захвате фельдмаршала Паулюса и его штаба, о разрушениях в городе.

— А вы помните Мокшина? Ивана Ивановича? — спросил Прошин, вспомнив о своей последней встрече с ним.

— Как же, как же, помню, — тихо проговорил Земсков и тяжело вздохнул. — Нет больше Ивана Ивановича Мокшина…

— Как нет?

— На днях получил письмо от товарищей. Во время сражения под Ростовом был убит командир батальона морской пехоты, Мокшин принял командование на себя и тоже погиб…

Наступила минута тягостного молчания, Земсков опустил глаза, беззвучно постучал пальцами по столу.

— Видно, все-таки есть у человека предчувствие, — сказал Прошин. И, заметив недоуменный взгляд Земскова, пояснил: — Совсем недавно я встречался с ним. «Я бесконечно рад нашей встрече, может быть последней», — сказал он, прощаясь. Говорю: «Что ты, Иван Иванович». А он ответил: «До Берлина далеко — всякое может быть. В случае чего, куры-кочеты, не поминай лихом».

— Куры-кочеты, — машинально повторил Земсков. — Это была его любимая присказка… Василий Степанович, вы не хотите в Москву переехать? — неожиданно спросил Земсков. — Я пока ничего не обещаю, но мелькнула мысль: у вас огромный опыт борьбы с бандитизмом. А у нас по этой линии ожидается жаркая работа. Фашисты, несомненно, оставят в освобожденных районах националистические и прочие бандформирования. Как вы смотрите на это, так сказать, в перспективе, в принципе?