Он отбрасывал один план за другим как непрактичный или не соответствующий той мести, какой требовала нанесенная обида.

Преступный ум помощника Рокова был настолько полон ложными представлениями о справедливости, что он был не в состоянии понять истинную сущность своих отношений с человеком-обезьяной, того, что виноваты всегда были именно он и его сообщник, а не английский лорд.

Всякий раз, отвергая новый план действий, Павлов приходил к одному и тому же выводу: он не в состоянии что-либо сделать, пока река Угамби отделяет его от предмета ненависти.

Ближе поселения племени мосула нельзя было найти ни одной пироги, к тому же Павлов не был уверен, что после того, как он пересечет джунгли, доберется до отдаленной деревни и вернется на реку с лодкой, «Кинкейд» будет по-прежнему стоять на месте. И все же другого выхода не было, а потому Павлов, убедив себя, что только так есть надежда достичь желаемого, бросил на прощание злобный взгляд на парочку с «Кинкейда» и направился прочь от реки.

Пока он пробирался сквозь густые джунгли, стараясь идти как можно быстрее, все его мысли были сосредоточены на одном – мести. Русский даже позабыл о своем страхе перед миром дикой природы, в котором находился.

Он оказывался в тупике и терпел поражения при каждом повороте колеса Фортуны, время от времени реагировал на удары судьбы, вынашивая злобные планы, но всякий раз сам становился главной жертвой своей преступной натуры. Павлов по-прежнему был настолько слеп, что воображал, будто новые интриги и козни в конце концов принесут ему удачу. Однако все злодеяния неизбежно заканчивались крахом, а Рокова даже привели к ужасной смерти.

Пока русский пробирался сквозь джунгли к деревне племени мосула, в его голове постепенно созрел план, который показался ему более осуществимым, чем какой-либо из приходивших на ум раньше.

Он подплывет ночью к борту «Кинкейда», найдет на нем членов команды, переживших ужасы кошмарной ночи, переманит их на свою сторону и попытается вырвать судно из рук Тарзана и его приспешников.

В каюте есть оружие и боеприпасы, а в тайнике стола спрятана одна из тех адских машин, создание которых занимало бульшую часть его досуга. Благодаря этому таланту к услугам Павлова нередко прибегали нигилисты в его родной стране.

Правда, лишь до тех пор, пока он не продал их петроградской полиции за золото и гарантии неприкосновенности. Павлов содрогнулся, когда вспомнил проклятия, сорвавшиеся с губ одного из его бывших товарищей, прежде чем бедняга искупил свои политические грехи, болтаясь на конце пеньковой веревки.