Облако бабочек размером с колибри порхало вокруг нее абсолютно беззвучно. Их крылья светились голубым в сумерках джунглей, таким серо-голубым оттенком, каким бывает небо в Альпах солнечным днем, таким сиренево-голубым, как лавандовые поля, а некоторые были такими же голубыми, как флаконы, которые она получила в наследство от своей бабушки Матильды. Лазурно-голубыми. Шелковые крылья кружили вокруг нее, навевая воздух, который вдруг перестал пахнуть плесенью и гнилью и, как ей казалось, обрел иную нотку. Голубое облако, постоянно меняя свою форму, переливаясь и медленно паря, постепенно удалилось от нее. Паула пыталась понять, что это был за запах, который источали бабочки, затем на ее лице появилась улыбка. «Это была смелость», — подумала она. Так пахла смелость.

Она выпрямилась, подавила стон и продолжила путь. После падения в трясину она испытывала боль в пояснице и правом колене. «Это пройдет, — говорила она себе, — это пройдет, эта боль — ничто по сравнению с тем, что ты преодолела, это все лишь физическая боль. Она честная. Лес не выдает себя за то, чем он не является. Здесь тебя ждут сырость, гниль и насекомые, но, однако, и чистая красота».

Ее босая стопа увязла в грязи, которая показалась ей неожиданно мягкой. На какое-то мгновение она почувствовала, как ее что-то щекочет, и практически одновременно с этим ощутила боль, словно от укуса осы, и, прежде чем ей удалось вытащить ногу, она сразу же почувствовала еще один укус, и затем следующий.

Это были пиявки. Нориа предупреждала ее: в этой части Мадагаскара они таились повсюду в глубоких илистых лужах со стоячей водой, и Нориа говорила, что их нельзя отрывать, а нужно подождать, пока они сами не отпадут.

Паула искала дерево, которое было бы достаточно устойчивым, чтобы выдержать ее тощее тело, и похромала туда, села и попыталась оторвать одну пиявку. Но они были настолько жадными и присосались так крепко, что Пауле в ее ослабленном состоянии это не удалось. Смирившись, она решила подождать, пока пиявки не насытятся. Как бы то ни было, это могло занять определенное время, и она надеялась на то, что ее попутчики вскоре заметят ее исчезновение и повернут обратно.

Ей следовало испытать свое терпение. «Мора-мора». Вздыхая, она повторила любимое выражение Нориа: мора-мора, медленно, медленно. Но терпение не было ее сильной стороной, никогда не было. По этой причине она постоянно выводила из себя свою мать, а затем и своего мужа. «Молодую девушку нетерпение так же “украшает”, как и красная помада или проклятие» — это была одна из мудростей, которые ее мать неустанно проповедовала дочери. «Молодая девушка ждет, пока ее не спросят, пока ее не попросят, пока не соблаговолят выслушать ее».