«Матерь-Кормилица Искупителя, охраняющая приветные врата небесные, Звезда путеводная, поспеши на помощь падшему народу, который жаждет подняться. Ты, родившая, к изумлению природы, собственного Святого Родителя…»

— Древлий Храмовник во гробе перевернется, — бросил Уоллес Хэлу, а потом поглядел налево и направо, на угрюмые лица вокруг, углядевшие хоругвь с черной полосой восторженно распевающих рыцарей Храма.

— Почему они так поступают? — жалобно спросил недоумевающий Хэл. Уоллес вплел в путаницу слипшейся от пота бороды полупрезрительную ухмылку.

— Потому что мы — единственные язычники, с коими им осталось сражаться, юный Хэл. Им потребно, абы мы маячили пред Богом и Папой, аки доказательство, же их существование не лишено цели.

Он ухмыльнулся шире, хищно оскалив зубы и взмахнув длинным мечом, покрытым свернувшейся кровью.

— Что ж, многое ломается при испытании, как поведает любой коваль, — добавил Хранитель, вскидывая подбородок и возвышая голос до бычьего рева. — Держись! — рявкнул он. — Наплюйте на Босеан и их жалкое чириканье. Они — тяжелые конники, коих вы губили весь день, мои добрые парни. Оставайтесь в кольце…

Храмовники надвигались через поле, где разбили левый шилтрон, не обращая внимания на безумных разбегающихся крикунов двух других, оставляя их на долю мстительных копий и мечей рычащих валлийцев и брабантцев, обирающих трупы. Они устремились к последнему пикейному кольцу, зная, что Уоллес должен быть в нем; их была всего горстка, но они казались мрачной черной скалой сержантов с двумя белыми проблесками, отмечающими истинных рыцарей. А над ними, будто укоризненный взор, развевалась черно-белая хоругвь Босеана.

Орден погубил себя, пронеслась в голове Хэла печальная мысль. Погубил так же верно, словно проклял Бога и плюнул на Папу, — какой же купец, государь или владыка поверит после этого слову храмовника, доверит свои богатства в попечение братства, посвятившего себя спасению христиан, а теперь охотящегося на них?

Они устремились на последнее покореженное кольцо пикинеров, будто тугой черный кулак со сверкающими впереди двумя белыми костяшками Брайана де Джея и Джона де Соутри. За облаченными в черное сержантами ордена, будто длинный хвост кометы, углями тянулись другие рыцари, но были не способны двигаться на такой стремительной высокомерной рыси, как храмовники.

Бедные рыцари, с горечью подумал Хэл, должны бы ездить на коне по двое, но даже распоследний из храмовников владеет куда лучшим дестриэ, чем иные принадлежащие рыцарству, спотыкающиеся о трупы и едва плетущиеся шагом.