– Вы? – Бархатная Маска растерянно улыбнулась. – Но… Мы же не договаривались!..

– Обстоятельства, мадемуазель, – улыбнулся я. – Доложите обо мне.

Сейчас на ней не было ни маски, ни роскошного наряда. Скромное серое платье, белоснежный чепец, передник. Такой и должна быть девушка из народа. Скромная девушка, достойная невеста Вождя Революции гражданина Максимилиана Робеспьера. Сам зеленолицый тоже присутствовал здесь – в виде мраморного бюста, презрительно щурившегося на незваного гостя. Я поглядел на каменную личину и, не удержавшись, подмигнул.

Второй этаж, широкая прихожая, и вновь гражданин Робеспьер – на этот раз в виде портрета. Над Неподкупным витала богиня Свободы с колосьями в руке, а под ногами корчился презренный Деспотизм в виде огромного рака. Вождь попирал рака желтым башмаком и пучил глаза.

– Сейчас доложу, – Элизабет мельком взглянула на огромные настенные часы. – Он, правда, работает. Завтра большая речь в Якобинском клубе…

Я развел руками, заранее сожалея о своей бесцеремонности. Мадемуазель Дюпле вздохнула и направилась к высокой белой двери, над которой висела ветка лавра. Вероятно, в этом доме любили остро приправленный суп. Вернувшись через минуту, она взяла из моих рук плащ, внимательно оглядела камзол, стряхнув невидимые пылинки, и одобрительно кивнула:

– Хорошо… Он не любит неопрятности. Имейте в виду, в кабинете только один стул – для него.

Я даже не улыбнулся. В этом доме не шутили. Здесь священнодействовали.

Несколько мгновений я постоял под лавром, затем усмехнулся, спрятал ненужные очки и толкнул дверь…

– Вы не находите, маркиз, что есть нечто страшное в священной любви к Отечеству?

Он стоял у огромного стола – маленький, в оливковом камзоле и кремовых кюлотах. Пышный белый галстук почти закрывал подбородок. Недвижное желто-зеленое лицо под густо напудренными волосами напоминало восковую маску.

Я не глядел на него. Мой взгляд не отрывался от окон – высоких, чисто вымытых. Там, за ними, была улица Сент-Оноре – дорога в Вечность…

– Ради Отечества мы готовы на все. На все, понимаете? Думаю, вы должны меня понять…

– Репетируете завтрашнюю речь, господин де Робеспьер? – хмыкнул я. Притворяться не было нужды. Он узнал меня, я – его.

Напудренная голова слегка дрогнула.

– Нет… С тех пор, как мне доложили, кто вы на самом деле, я постоянно думаю о любви к Отечеству. Здесь нет парадокса. Вы – один из самых страшных врагов Республики, маркиз. Но вы любите Отечество. Да, в этом есть что-то страшное…

– Разрешите присесть, – самым прозаическим тоном заметил я. – Не люблю говорить стоя.