Я не помнил, чтобы мне когда-либо бывало с Джеймсом особенно весело. Я разлил вино, и мы посидели молча.

Джеймс, не глядя на меня, чертил на столе пальцем какие-то узоры. Возможно, ему было неловко; и от мысли, что он чувствует себя в непривычном положении просителя, мне самому стало неловко. Но выручать его я был не в настроении. Молчание длилось. Ни дать ни взять молитвенное собрание квакеров.

Вдруг Джеймс сказал:

— Ты слышишь море?

— Шекспир, любимая цитата Китса. — Я прислушался. Удары и взрывы прекратились, их сменили свистящие вздохи, это большие волны одна за другой деловито взбирались на скалы и, омочив их, откатывались. Ветер, видимо, усилился. — Да.

Снова помолчав, Джеймс спросил:

— Поесть у тебя найдется?

— Вегетарианское рагу с растительным белком.

— Вот и хорошо, яйца мне надоели.

Мы еще посидели, прихлебывая вино. Джеймс подлил в свой стакан воды, я тоже. Потом я встал, чтобы разогреть рагу. (Я открыл банку еще утром, но оно долго не портится.) И тут мне подумалось, что механизм, который я так искусно сконструировал, чтобы навсегда отделить себя от Джеймса, работает не очень-то исправно.

— Хлеба?

— Да, пожалуйста.

— О черт, хлеба-то нет, только печенье.

— Ничего, давай печенье. Мы принялись за рагу.

— Ты когда приедешь в Лондон? — спросил Джеймс.

— Не знаю.

— Как Хартли?

— Что Хартли?

— Есть новости, планы? — Нет.

— Видел ее?