Феон не был в этом столь уверен. И дело не в том, что он не верил, не молился. Но лишь сегодня он побывал за стенами, во вражеском лагере. Он пересчитывал врагов, пока даже у него не закончились числа, видел, как сильны эти бесчисленные орды, как хорошо накормлены и вооружены. Он видел вблизи чудовищные пушки, смотрел на руины, в которые эти пушки превратили хваленые укрепления города, и жалкую мешанину грязи и дерева на месте былых стен. Тогда Феон впервые по-настоящему испугался, хотя в это самое время отклонял, от лица императора, предложение султана, заметив по плохо скрытому облегчению на его лице, что это предложение и не должны были принять. Делал встречное, такое же неприемлемое, предложение. Обе стороны знали, что они давно миновали точку, в которой возможен компромисс, если эта точка вообще существовала. Потом Феон перевел взгляд со злорадствующего султана на его тень, человека, с кем встречался уже дважды, – Хамзу, теперь пашу, носящего отличительный знак и эмблему адмирала.
Они не разговаривали – турку этого явно не требовалось. Достаточно было его товарищеской улыбки, понимающего взгляда. «Мы будем в твоем городе в ближайшие дни, – говорил этот взгляд. – И позаботимся о наших друзьях». И, к своему стыду, когда Феон вернулся в Константинополь, первым делом он проверил, не потревожил ли кто из домашних спрятанный в укромном месте подарок, который вручил ему Хамза. Стяг с
Все эти мысли бродили у него в голове, даже когда губы двигались, повторяя слова молитвы об избавлении, и потому взгляд не отрывался от густой белоснежной бороды старейшего из носильщиков. Феон видел, как старик споткнулся, поскользнулся на камнях, мокрых от бесконечного дождя. Видел, как мужчина перед ним старался перехватить сместившийся вес, но неудачно. Как следующий носильщик попытался выровнять платформу, но не смог. Видел, как взгляд Девы, до того прикованный к небесам, ищущий милосердия для них всех, обратился к земле.
Она падала. Соскользнула с края платформы; ее основание обогнуло носильщика слева, который пытался остановить ее, но не смог, только ускорил вращение; ее голова в капюшоне склонилась, и она упала, будто молния ударила в землю. Множество рук в панике потянулось, чтобы замедлить падение, не дать гипсовому лицу разбиться о землю. Но она тяжело рухнула; мгновение качалась, будто балансируя, потом опрокинулась.
Молитвы раскололись криками, воплями страха, ужаса, отчаяния. «Святая Мария! Дева-Мать! Нет! Нет! Нет!» Это все их матери лежали сейчас в грязи, а небо, темневшее, пока они шли, начало плеваться ветром с дождем.