Ну что ж — такова военная фортуна. Я с тяжелым сердцем зарядил красную сигнальную ракету и выстрелил в воздух. Я уже почти слышал скрежет тюремного замка. Теперь я, вероятно, переживу войну, но сколько времени пройдёт, прежде чем я увижу своего ребёнка?

Спасители, встреченные радостными криками наших гостей, наконец появились в поле зрения. Как я и предполагал, это оказался двухтрубный эсминец класса "Бранлеба". Он приближался, и я увидел, что д'Изиньи и его побитый трюмный старшина о чём-то шёпотом совещаются. Спустя двадцать минут с нами поравнялся вельбот с эсминца, и члены экипажа "Лапласа" загрузились на него один за другим, чтобы не опрокинуть аэроплан. Нехледил и я покинули его последними, когда французы уже готовились к буксировке.

Я держал наготове зажигалку, чтобы поджечь нашу лодку и потом пуститься вплавь, но французы предусмотрели такую возможность. Нас держали под прицелом трое вооружённых солдат, а когда мы переходили на вельбот, пришлось поднять руки на голову. Я отдал честь капитану эсминца и обменялся с ним коротким рукопожатием, как того требовали обстоятельства.

Потом нас с Нехледилом вежливо избавили от пистолетов и сопроводили вниз, в кают-компанию. Итак, это случилось, мы военнопленные. Но я понимал, что могло быть и хуже. По крайней мере, мы оказались в плену у французов, а не у итальянцев.

Я подозревал, что жизнь во Франции в качестве военнопленного может и не вполне соответствовать джентльменским представлениям восемнадцатого века, как изображал шевалье д'Изиньи, но худший лагерь для военнопленных вряд ли менее благоустроен, чем Лусссин-Пикколо, а что касается питания, я уверен, что в лагере оно куда лучше. Но будем ли мы пленниками французов?

Озабоченный этими размышлениями, я сидел под вооружённой охраной в кают-компании и с признательностью пил кофе с бренди, принесённый стюардом. Заключение в Бизерте или Тулузе может оказаться вполне сносным, думал я. Но что, если они в конце концов передадут меня итальянцам? Моего старого товарища по службе на подлодке Хьюго Фалькхаузена взяли в плен со всем экипажем в начале 1916 года, когда его лодка попала в сети британских вооруженных траулеров в проливе Отранто.

Англичане передали его итальянцам, и с тех пор его быт и еда стали столь скудными, что он непрерывно бомбардировал письмами с жалобами на своё положение Красный Крест, швейцарское правительство и даже Ватикан. Ещё я беспокоился о том, смогу ли послать Елизавете телеграмму, что со мной всё в порядке, а если смогу, то когда. К этому времени на Луссине, должно быть, уже подняли тревогу, и если нас не найдут до завтрашней ночи, то сочтут пропавшими без вести. Мне очень не хотелось расстраивать жену в ее нынешнем положении.