– Шлушаюшь, – сказал Овчина, снова в той же излюбленной позе, ссутулившись над своими щипцами.

– Вот что, – Стабб опять набил себе рот. – Вернёмся к вопросу о бифштексе. Прежде всего, сколько тебе лет, кок?

– А какое кашательштво это имеет к бифштекшу? – недовольно осведомился старый негр.

– Молчать! Сколько тебе лет, кок?

– Говорят, под девяношто, – мрачно ответил кок.

– Что? Ты прожил на этом свете без малого сто лет и не научился стряпать китовый бифштекс? – с этими словами Стабб проглотил ещё один большой кусок, послуживший словно продолжением его вопроса. – Где ты родился?

– На пароме, во время переправы через Роанок[229].

– Вот тебе и на! На пароме! Странно. Но я спрашивал тебя, в какой земле ты родился, кок?

– Я ведь шкажал, в жемле Роанок, – раздражённо ответил тот.

– Нет, ты этого не говорил, кок; но я сейчас объясню тебе, к чему я об этом спрашивал. Тебе нужно вернуться на родину и родиться заново, раз ты не умеешь приготовить китовый бифштекс.

– Ражражи меня гром, ешли я ещё когда-нибудь буду вам штряпать, – сердито буркнул старый негр, поворачиваясь прочь от шпиля.

– Эй, вернись, кок; ну-ка давай сюда свои щипцы, а теперь попробуй этот кусок бифштекса и скажи сам, правильно ли он приготовлен? Бери, говорю, – и он протянул негру щипцы. – Бери и попробуй сам.

Едва слышно причмокнув морщинистыми губами, старый кок прошамкал:

– Шамый вкушный бифштекш, какой мне шлучалошь ешть, шочный, ах, какой шочный.

– Кок, – сказал Стабб, снова расставив ноги, – ты в церковь ходишь?

– Проходил один раж мимо, в Кейптауне, – последовал мрачный ответ.

– Что? Только один раз в жизни прошёл поблизости от святой церкви в Кейптауне и подслушал там, как святой отец называет прихожан возлюбленными братьями, так, что ли, кок? И после этого ты приходишь сюда и говоришь мне такую страшную ложь, а? Ты куда думаешь попасть, кок?

– В кубрик, к шебе на койку, – буркнул тот, снова поворачиваясь прочь.

– Стой! Остановись! После смерти, я спрашиваю. Это ужасный вопрос, кок. Ну, как же ты на него ответишь?

– Когда этот штарый негр умрёт, – медленно проговорил старик, и весь его облик и самый голос вдруг изменились, – он шам никуда идти не будет; к нему шпуштится швятой ангел и вожьмет его.