Через этот надрез я вынул внутренности. Трепет охватил меня, когда великое сердце Тана легло в мои ладони. Мне казалось, будто я чувствую мощное биение души в этом телесном сосуде. С любовью и почтением поместил я его обратно в грудную клетку и со всем искусством, на какое способен, зашил надрез в боку и рану на груди, оставленную голубым клинком.

Я взял бронзовую ложечку и вводил ее в ноздри до тех пор, пока она не уперлась в тонкую перегородку. Затем одним сильным толчком я пронзил тонкую кость и вычерпал мякоть из полости черепа. Только после этого смог передать тело бальзамировщикам.

Хотя делать мне больше было нечего, я оставался с телом Тана все последующие сорок дней мумификации, которые прошли в холодном и сумрачном Адбар Сегеде. Сейчас, вспоминая об этом, я считаю, что проявил слабость. Я не мог вынести горя своей госпожи, когда до нее дойдет весть о смерти Тана. Я позволил Мемнону выполнить долг, который по праву был моим. Я прятался с мертвым телом тогда, когда мне следовало быть с живыми, которым я обязан гораздо больше. Я всегда был трусом.

Гроба для мумифицированного тела Тана не было. Я собирался сделать его, когда мы достигнем Кебуи. Пока же приказал эфиопским женщинам сплести для него длинную корзину. Плетение было настолько плотным, что напоминало полотно. Такая корзина держит воду, как горшок из обожженной глины.

МЫ СПУСКАЛИСЬ с горных вершин. Шилуки без труда несли высохшее тело. Они готовы были драться друг с другом за эту честь. Иногда принимались петь свои дикие похоронные песни, когда наша колонна шла по извилистым тропам через ущелья и исхлестанные ветром горные перевалы. Чаще всего пели боевые песни, которым научил их Тан.

Все это время я устало шел за носилками. Дожди обрушивались на нас с горных пиков, и мы промокали до нитки. Реки взбухли, и нам приходилось вплавь переправляться через них, чтобы натянуть канаты и перетащить по ним свой груз. Ночью камышовый гроб стоял рядом с моей постелью. Я говорил с Таном вслух в темноте, будто он мог слышать меня и отвечать мне, как это бывало в старые добрые времена.

Наконец мы прошли последний перевал, и нашим взорам открылись великие равнины. Когда мы подходили к Кебуи, госпожа моя вышла навстречу печальному каравану. Она ехала в колеснице позади царевича Мемнона.

Когда они приблизились к нам по травянистой равнине, я приказал шилукам поставить камышовый гроб с телом Тана под раскидистыми ветвями гигантской акации. Госпожа моя сошла с колесницы и подошла к гробу. Положила на него руку и молча склонила голову.