Она узнала его тело так подробно, будто он был ее ребенком. Она чистила ему зубы зелеными ветками акации, разжевывая их концы в жесткую щетку собственными маленькими белыми зубами. Она укладывала ему волосы, расчесывая их, пока они не выросли достаточно, чтобы их снова можно было заплести в косу. Она подрезала ему ногти, и узнала и полюбила форму его пальцев, покрытых мозолями от рукоятки меча и поводьев колесницы. Без малейшего отвращения она вычищала серу из его ушей и засохшую слизь из ноздрей. Пользуясь своим гребешком из слоновой кости, она расчесывала мягкие темные волосы, росшие густыми кустами у него под мышками, вьющиеся на его груди и в низу его живота.

Каждое утро она обмывала все части его тела, каждую складку, плоскость и выпуклость его крепких мускулов – и горевала, когда его плоть начала стаивать с него в лихорадках и сквозь нее проступили кости.

Сначала она отводила глаза от его мужских частей, когда мыла их, но скоро это стало казаться ей ханжеством. Тогда она взяла их в ладони и рассмотрела. Их вид вызвал в ней нежность и сострадание. Они были такие мягкие и теплые, кожа на них такая гладкая и безупречная. Затем ее чувства изменились, когда она осторожно отодвинула кожу назад, как научила ее Минтака, и показался розовый кончик, шелковистый, словно лепесток олеандра. Он стал напрягаться и раздуваться в ее руке, и вот уже она едва могла обхватить его большим и указательным пальцами. Когда это произошло, она ощутила странное замирание дыхания и тепло в самых неожиданных частях собственного тела.

Однажды ночью ее разбудил лунный свет из окна, который лежал на каменном полу палаты будто брусок серебра. На мгновение ей показалось, что она в своей спальне в речном дворце в Фивах, но затем она услышала затрудненное дыхание Мерена и несвязные крики, вызванные кошмаром, и с волной страха все вернулось к ней. Она нагишом вскочила со своего тюфяка у ложа больного и бросилась к нему.

Когда она зажгла лампу, то увидела, что глаза Мерена широко открыты, но незрячи, и что лицо у него пепельно-серое и перекошенное, на губах белая пена, а тело блестит от испарины. Он так сильно метался на смятых льняных простынях, что она испугалась, не поранится ли он еще больше. Она поняла, что это кризис, о приближении которого ее предупредил Таита.

– Таита! – закричала она. – Пожалуйста, ты нам срочно нужен. – Келью Таиты отделял от них внутренний двор, и Маг всегда спал с открытой дверью, так что мог услышать ее зов.

– Таита! – снова крикнула она и бросилась Мерену на грудь, чтобы удержать его. Затем она вспомнила: Маг вместе с Нефером и отрядом колесниц уехал в пустыню с какой-то таинственной целью и маловероятно, что они быстро вернутся. Она подумала позвать Минтаку, но ее комната была в другом конце древнего дворца, и она не осмелилась оставить Мерена.