С неистовым криком Гримарр вырвался из хватки Орнольфа, тот упал на бок, из груди его торчал меч. Гримарр отступил назад, и стал поднимать вверх обтянутые кольчугой руки, свою единственную защиту, но он не мог поднять их достаточно быстро, чтобы заблокировать мощный удар, нанесенный Харальдом.

Колун зазвенел, прорезая воздух, вошел Гримарру в шею и не остановился. Лезвие франкского меча, отточенное Старри Бессмертным, прошло сквозь позвоночник Гримарра. Брызги крови полетели в разные стороны, как брызги пенящегося у скалистого утеса прибоя. Тело здоровяка завалилось на один бок, голова откинулась, и казалось, что единственными звуками, раздававшимися в форте, были те, с которыми две части тела теперь уже покойного хозяина Вик-Ло ударились о землю почти одновременно.

Харальд не остановился. Он со всех ног бросился дальше, сделал круг и упал на колени рядом с дедом. Искусным движением он перебросил Колун и вложил его в руку Орнольфа. Стоявший в трех метрах Торгрим заметил, как пальцы Орнольфа Неугомонного обхватили обтянутую кожей рукоять меча, на секунду сжали ее. А потом Орнольф издал громкий протяжный вздох. Казалось, что все его тело расслабилось, но меч из рук он не выпустил.

Эпилог

Эпилог

Снова все тот же сон

Снится мне, Снотра злата

Видел я: ран водопады

Вкруг меня низвергались.

Следующую неделю посвятили праздникам и похоронам.

Мертвые тела ирландцев погрузили на телеги, вывезли в холмы и оставили на дороге. Выжившие воины из армии Лоркана, убедившись, что это не ловушка, приехали и забрали их. Их похоронили по христианскому обряду. Во всяком случае, так думал Торгрим. На самом деле он понятия об этом не имел, да ему было наплевать.

Все его мысли и время были посвящены тому, чтобы позаботиться о своих погибших. Их следовало проводить как полагается, и прежде всего Орнольфа сына Храфна, известного как Орнольф Неугомонный. Орнольф помог им одержать великую победу, но, поскольку ценой ее стала жизнь самого Орнольфа, радости она не принесла.

Торгрим с Харальдом, опустившись на колени на деревянном тротуаре возле безжизненного тела Орнольфа, горько и не скрываясь рыдали. И плевать они хотели на то, что кто-то счел бы это слабостью. Они плакали потому, что такой человек, как Орнольф, больше не ходит по этой земле. Они оплакивали себя, потому что знали: придется жить в мире, где больше нет Орнольфа Неугомонного.

Харальд взвалил ответственность за смерть Орнольфа на свои плечи, и она давила на него таким грузом, что он едва справлялся. Но Торгрим ясно и решительно дал ему понять, что он совершенно ни в чем не виноват. Все умирают, напомнил он сыну, а для Орнольфа лучшей смерти, чем в поединке, чем в защите того, кого он любил, и не придумаешь. Последний поступок Харальда — когда он вложил меч в ладонь Орнольфа, — был самым великим актом любви из всех, которые Торгрим когда-либо видел. Так он и сказал Харальду, и притом совершенно искренне.