– Ты ведь ее любишь? – спросила Канди.

Шон резко ответил:

– Она моя жена.

– Но дело не только в этом, – безжалостно продолжала Канди, зная, что его гнев таится сразу под поверхностью усталости.

– Да, я ее люблю. Я только сейчас понял, как я ее люблю; больше я никогда не смогу так любить. – Шон осушил стакан и смотрел на него; лицо его посерело, глаза потемнели от горя. – Любовь, – сказал он. – Любовь? – Он произносило это слово, взвешивая его. – Как испоганили это слово… Любовь продают в «Опере». Это слово так часто использовали, что теперь, когда я говорю «Я люблю Катрину», это совсем не выражает того, что я чувствую. – Шон бросил стакан в стену, тот разлетелся с грохотом и звоном, и в своей спальне зашевелился Дирк. Шон перешел на яростный шепот. – Я так ее люблю, что меня выворачивает наизнанку; я так ее люблю, что думать о ее потере все равно что думать о смерти.

Он стиснул кулаки и подался вперед в кресле.

– Клянусь Христом, я ее не потеряю. Я найду ее, и когда найду, скажу ей это. Скажу так, как говорю сейчас тебе. – Он замолчал и нахмурился. – Не думаю, чтобы я хоть раз сказал ей «Я тебя люблю». Мне никогда не нравилось это слово. Я сказал ей: «Выходи за меня» и «Ты моя милая», но прямо никогда не говорил.

– Может, отчасти потому она и убежала, Шон. Ты молчал, и она стала думать, что ты ничего не чувствуешь.

Канди смотрела на него со странным выражением – жалости, понимания и легкой… тоски.

– Я ее найду, – сказал Шон, – и на этот раз скажу ей… если еще не поздно.

– Она не могла провалиться сквозь землю, и ее обрадует то, что ты надумал сказать. – Канди встала. – Сейчас ты должен отдохнуть. Тебя ждет тяжелый день.

Шон спал в кресле, в гостиной, не раздеваясь. Спал он тревожно, каждые несколько минут сознание пробуждалось, пытаясь вернуть его к яви. Канди перед уходом убавила газ, и теперь только пятно света падало на письменный стол. Библия лежала там, где ее оставила Катрина, и всякий раз, начиная пробуждаться, Шон натыкался взглядом на толстую книгу в кожаном переплете. Незадолго до рассвета он снова проснулся и понял, что больше не уснет.

Он встал – тело болело, в глаза словно насыпали песку. Он подошел к газовой лампе, добавил света, и когда опускал левую руку, она коснулась Библии. Кожа переплета казалась прохладной и мягкой на ощупь. Он открыл первую страницу и шумно выдохнул.

Под именем Катрины ее аккуратным круглым почерком, еще свежими синими чернилами была написана дата смерти.

Страница медленно увеличивалась перед его глазами, пока не заполнила все поле зрения. В ушах послышался шум, словно река разлилась весной, и поверх этого шума голоса, разные голоса: