Когда он добрался до колючих кустов, под которыми в последний раз лежала львица, он ножом срезал ветку и использовал ее как метлу, уничтожая следы, оставленные кошкой.

Потом медленно двинулся на запад, к Воротам Чаки, каждые несколько минут останавливаясь, чтобы прислушаться к рокочущему львиному зову, глядя на землю, по которой шел, и с помощью ветки продолжая заметать следы львицы. Наконец уже в сумерках они одолели низкий перевал и медленной растянувшейся процессией спустились к реке Бубези.

Последний раз Пунгуше позвал львицу в темноте, потом побежал по широкому кругу, оставив ее в ста ярдах от реки и зная, что из-за лихорадки, вызванной раной, сейчас ее мучает жажда.

Марка он нашел по огоньку папиросы.

— Садись, — сказал Марк и протянул руку. Пунгуше не стал спорить. Он почти без остановок бежал с самого рассвета и теперь сел на мула позади Марка.

Вдвоем на широкой спине Троянца они поехали домой; оба молчали, пока не увидели свет в окне коттеджа.

— Джамела, — сказал Пунгуше, — сегодня я чувствую себя так, как в тот день, когда родился мой первый сын.

И в его голосе звучало удивление.

* * *

— Не думал, что человек может так относиться к дьяволу, который убивает скот и людей.

Лежа рядом с Марион в широкой кровати, Марк все ей рассказал. Пытался передать удивление и гордость. Передал слова Пунгуше, поискал слова, чтобы описать собственные чувства, но не нашел и замолчал.

— Это очень хорошо, дорогой. А когда ты снова поедешь в город? Я хочу купить занавески для кухни. Мне кажется, крашеная бумазея будет очень хорошо смотреться. Как ты считаешь, дорогой?

* * *

Львица родила в густых зарослях, скрывавших один из узких притоков; этот приток спускался с откоса.

У нее было шесть детенышей, но им уже сравнялось три недели, когда Марк увидел их впервые. Они с Пунгуше лежали на краю утеса над долиной, когда львица на рассвете повела детенышей от реки. Львята неровной цепочкой растянулись за ней почти на сто ярдов.

Правая передняя лапа львицы чуть укоротилась и искривилась, что делало ее походку более тяжелой; поднимаясь из лощины, она раскачивалась, как моряк. Один из львят, настойчивый, на ходу пытался поймать один из тяжелых сосков.

Соски болтались над его головой, он неловко подпрыгивал, часто падал, и мать наступала на него задними лапами, но вот ему удалось присосаться, и он повис на соске, как толстый коричневый клещ.

Львица повернулась, шлепнула его справа, слева, потом лизнула языком, который полностью охватил его голову, и снова бросила на спину.

Другой львенок выслеживал братьев и сестер, прячась за стебельком травы, прижав уши и злобно скосив глаза. Когда он прыгал ни них, они не обращали внимания на его воинственные маневры, и он скрывал замешательство, отвернувшись и принюхиваясь к стебельку с таким вниманием, как будто это и была его исходная цель.