Марк извлек нож и сделал на четырех ближайших деревьях засечки, чтобы легче было сюда вернуться. Потом выложил в углублении небольшую пирамиду из камней.

Закончив, он спросил Пунгуше:

— Почему ты ничего никому не рассказывал об этом? Почему не пошел в полицию в Ледибург?

— Джамела, безумие белых меня не касается. К тому же до Ледибурга далеко, а полицейский спросит: «Эй, кафир, а что ты делал в долине Бубези, где видел такие странные дела?» — Пунгуше покачал головой. — Нет, Джамела, иногда человеку лучше быть слепым и глухим.

— Скажи мне правду, Пунгуше, если ты снова увидишь этих белых, ты узнаешь их?

— У всех белых людей лица, как вареный ямс, красные, комковатые и бесформенные. — Тут Пунгуше вспомнил о вежливости. — Кроме твоего, Джамела, оно не такое уродливое, как у всех.

— Спасибо, Пунгуше. Значит, ты их узнаешь?

— Лысого старика и молодого громкого — да.

Пунгуше задумчиво наморщил лоб.

— А молчуна? — спросил Марк.

— Хо! — Лоб Пунгуше расправился. — Разве можно забыть, как выглядит леопард? Разве можно забыть убийцу людей? Молчуна я узнаю когда угодно и где угодно.

— Хорошо! — кивнул Марк. — Возвращайся домой, Пунгуше.

Он подождал, пока зулус не скроется за деревьями, опустился на колени и снял шляпу.

— Что ж, дед, — сказал он, — я не очень это умею. Но я знаю, ты хотел бы, чтобы были произнесены слова.

Голос его звучал хрипло и низко, и ему пришлось громко откашляться, прежде чем начать.

* * *

В доме в Лайон-Копе окна были закрыты ставнями, вся мебель укутана белыми чехлами, но на кухонном дворе Марка встретил главный слуга.

— Нкози отправился в Теквени. Он уехал две недели назад.

Он накормил Марка завтраком из яичницы с беконом.

Потом Марк вышел и снова сел на мотоцикл.