— Да, — мрачно кивнул Марк. — Больше она не уйдет из долины. Иди по ее следу, Пунгуше.

Львица двигалась не спеша, и след с каждым часом становился все горячее. Они нашли место, где она неудачно охотилась. Пунгуше показал, где она затаилась, показал глубокие царапины в земле — следы, оставленные когтями задних лап, когда львица прыгнула на спину взрослой зебре. В двадцати шагах она тяжело упала, сброшенная диким прыжком зебры. Она ударилась плечом, — сказал Пунгуше, — а зебра убежала, но теряла кровь из-за ран на боку. Львица ушла хромая и долго лежала под колючим деревом, потом встала и медленно вернулась туда, где она оставила львят. Вероятно, падая, она порвала мышцу или жилу.

— Когда мы ее найдем? — спросил Марк. Его лицо превратилось в каменную маску мести.

— Может быть, до заката.

Но они потеряли на каменистом хребте два часа, и Пунгуше пришлось далеко уходить в стороны и приложить все свое умение, чтобы найти след там, где он был сдвоен, а потом резко повернул на запад, к откосу.

Пунгуше и Марк заночевали у маленького костра, прямо на земле.

Марк не спал. Он лежал и смотрел на медленно восходящую над вершинами деревьев убывающую луну, но только когда Пунгуше негромко заговорил, Марк понял, что зулус тоже не спит.

— Детеныши еще не отняты от груди, — сказал он. — Умирать они будут долго.

— Нет, — ответил Марк, — их я тоже застрелю.

Пунгуше приподнялся и взял понюшку, опираясь на локоть и глядя на угли костра.

— Она попробовала человеческую кровь, — сказал наконец Марк. Даже в своем горе и гневе он чувствовал неодобрение Пунгуше и хотел оправдать то, что собирался сделать.

— Она не кормилась, — заявил Пунгуше, и Марк снова ощутил горечь во рту, вспомнив искалеченное тело. Но Пунгуше прав: львица не стала есть разорванную плоть.

— Пунгуше, это моя жена.

— Да, — кивнул Пунгуше. — Это так. И ее детеныш.

Марк обдумал его слова и впервые заколебался. Львица действовала, подчиняясь одному из древнейших жизненных инстинктов — стремлению защитить своих детей. А что движет им?

— Я должен ее убить, Пунгуше, — сказал он ровно, и в животе у него шевельнулось что-то скользкое и недостойное: это произошло впервые, и он попытался отрицать его существование.

Марион мертва. Милая, верная, послушная Марион. Мужчина может только мечтать о такой жене. Умерла страшной смертью, и теперь Марк один. Или на ум ему слишком легко пришло слово «свободен»?

Неожиданно он увидел стройную смуглую женщину и маленького голого мальчика, идущих вдоль края моря.

Вина — эта скользкая тварь — снова шевельнулась в животе и начала извиваться, как змея, а он не мог ее раздавить.