— Сокол тайта, — восторгался Шаса. — Одна из редчайших африканских птиц.

Сокол на лету ударил одного из стрижей, мгновенно превратив его в безжизненный пучок перьев. Затем, слившись воедино со своей жертвой, он продолжил свое падение в бездну и исчез в царившем внизу полумраке.

В тот вечер они пообедали бифштексом из крокодильего хвоста, вкусом напоминавшим омаров. Когда поднялись в свой номер, то внезапно почувствовали крайнюю неловкость. Шаса долго сидел в гостиной и мусолил рюмку с коньяком. Когда он, наконец, вошел в спальню, Эльза уже полулежала на подушках. Ее волосы спадали на плечики кружевной сорочки густой, черной, блестящей волной.

Шасу охватила дикая паника. Он был уже немолод; пару раз за последнее время ему доводилось попадать в весьма неприятные ситуации с другими женщинами, так что его уверенность в собственных силах была изрядно поколеблена.

Она улыбнулась и протянула к нему руки. Все его страхи оказались напрасны. Она возбуждала так, как ни одна женщина в его жизни. И когда наутро они Проснулись в объятиях друг друга, их комната была залита солнцем, струившимся через высокие светлые окна. И тогда она томно вздохнула, улыбнулась с беспредельным удовлетворением и произнесла:

— Мой мужчина. — И поцеловала его.

* * *

* * *

Их нелегальный медовый месяц, казалось, никогда не кончится. Они были неразлучны, делали разные маленькие глупости, на которые многие годы у Шасы не хватало ни времени, ни желания.

Каждое утро подолгу валялись в постели, а затем до ланча бездельничали у бассейна. Облачившись в купальные костюмы, нежились на солнышке с книгами в руках; могли лежать так часами, не разговаривая, и это молчание их ничуть не угнетало. Время от времени они мазали друг друга кремом для загара; это был отличный предлог для того, чтобы прикоснуться друг к другу, не спеша исследовать каждую клеточку тела своего партнера.

Эльза была стройной, гладкой и загорелой. Ее мышцы и кожа пребывали в превосходном состоянии благодаря долгим часам занятий аэробикой и гимнастикой и тщательному уходу. Она гордилась своим телом и не скрывала этого. Шаса вполне разделял эту гордость, сравнивая ее с прочими полуобнаженными телами, принимающими солнечные ванны на зеленом газоне под деревьями мсаса.

Лишь при самом ближайшем рассмотрении можно было различить метки, оставленные на ней жизнью и родами. Но даже эти маленькие изъяны нравились Шасе. Они только подчеркивали ее зрелость, свидетельствовали о жизненном опыте и мудрости, пришедшей с годами. Она была совершенной женщиной в самом расцвете своей красоты.