– Значит, ты ничего не отрицаешь, отец? – спросила Верити.

– Я ничего не должен отрицать или утверждать. Я не на суде. Это тебя мы судим.

Снова наступила тишина. В каюте было жарко и душно, корабль медленно покачивался на волнах. Верити задыхалась, ее тошнило, но она старалась не показывать этого.

Сэр Гай снова заговорил:

– Эти дикие истории вызвали у твоей матери сильное потрясение. – Каролина драматично всхлипнула и снова шумно высморкалась. – Сегодня утром из Бомбея пришел быстрый почтовый корабль. Я отправляю твою мать в консульство.

– Я с ней не поеду, – упрямо сказала Верити.

– Не поедешь, – согласился сэр Гай. – Я оставлю тебя здесь. Для тебя будет полезным уроком присутствовать при казни мятежников, к которым ты выказала такой нездоровый интерес. – Он снова помолчал, думая о том, много ли узнала Верити о его делах. Эти ее знания так ценны, что могут грозить гибелью, если она использует их против него. Он не может выпустить ее из-под своего непосредственного контроля.

– Отец, среди этих мятежников твой родной брат и его сын, – нарушила молчание Верити.

Сэр Гай никак на это не отреагировал. Он спокойно продолжил:

– Судя по словам твоей матери, ты стала шлюхой молодого араба. Неужели ты забыла, что ты англичанка?

– Ты унижаешь себя этим обвинением.

– Это ты унижаешь и себя и всю семью своим бесстыдством. За одно это ты должна быть наказана.

Он подошел к столу и взял лежавший на нем хлыст для верховой езды с рукоятью из кости кита. Потом повернулся к дочери.

– Раздевайся! – приказал он.

Она стояла неподвижно, с бесстрастным лицом.

– Делай, что говорит отец, непослушная девчонка, – сказала Каролина. Она перестала плакать и говорила мстительно и насмешливо.

Верити подняла руки и развязала ленту у горла, державшую блузку. Оставшись наконец обнаженной, она вызывающе подняла подбородок, тряхнула волосами, так что они повисли впереди, закрывая ее гордые молодые груди, и прикрыла срам руками.

– Ложись на диван лицом вниз, – приказал отец.

Верити твердым шагом подошла к дивану и легла на зеленую кожаную обивку, покрытую пуговицами. Линии ее обнаженного тела были чисты и прекрасны, как у мраморной статуи Микеланджело. «Я не закричу», – сказала она себе, но ее мышцы непроизвольно сжались, когда хлыст свистнул и обрушился на ее ягодицы. «Я не доставлю ему удовольствия», – пообещала она себе и закрыла глаза, когда следующий удар пришелся на бедра. Хлыст впился, как жало скорпиона. Верити сильно прикусила губу, и ее рот заполнил солоноватый металлический вкус крови.

Наконец сэр Гай отошел, тяжело дыша от усилий.