— Мне нет прощения... Падре...

Дыхание ее становилось все более затрудненным, к нему примешался пугающий свист.

— Прощение всегда есть, девочка.

— На мне грех... Я осквернена...

— Вы хотите покаяться, Лайя?

— Он меня изнасиловал, а потом заставлял спать с ним — снова и снова... и я забеременела... я не хотела этого, я не впала в грех похоти, но ненавидела ребёнка, которого носила во чреве... и мечтала избавиться от него...

— Но вы же этого не сделали?

— Нет, падре... У меня родился урод... Он вскоре умер.

Эудальду не терпелось узнать подробности этой ужасной истории.

— Отпуская тебе грехи, Лайя. Скажи, что за негодяй тебя изнасиловал?

— Не могу, падре... Это разрушит жизнь моего любимого.

— Твои секреты умрут вместе со мной. Я умею хранить тайну исповеди.

Лайя вдохнула ночной воздух и, собрав последние силы, снова заговорила.

— Я по-прежнему люблю Марти... И не хочу, чтобы ему причинили вред.

Не нужно было обладать тонким чутьем и богатым жизненным опытом Эудальда Льобета, достаточно было взглянуть на советника в эту минуту, чтобы понять — смутные подозрения, не дававшие священнику покоя в последние дни, оказались правдой. Теперь многое становилось понятным, и странным поступкам Берната находилось вполне логичное объяснение.

Когда Лайя умолкла, а священник отпустил ей грехи, она снова с трудом открыла глаза, загоревшиеся прежним блеском, и посмотрела на возлюбленного. Льобет сделал ему знак приблизиться, и он склонился к девушке. И хотя его душу охватило отчаяние, он услышал слова, о которых так долго мечтал.

— Любимый мой... Я отправляюсь в наш дом... мне пришлось выбрать между земным домом и тем, другим... Я предпочла отправиться туда, где смогу стать достойной тебя, где никто не помешает нашей любви... Прощай, любимый... Я буду ждать тебя хоть целую вечность...

На губах у нее выступила кровавая пена, и глаза вновь закрылась. Марти застонал, словно раненый зверь. Мерцающий свет факелов возвестил о приходе Галеви. Эдуальд отошел, и мудрый лекарь, раскрыв сумку с инструментами, опустился на колени возле девушки. Еврей постучал по ее груди, а потом прижал палец к вене на шее, чтобы прощупать пульс. Затем приподнял ее веки, посмотрел зрачки, поднеся к ее лицу зажженную свечу. Осторожно ощупал ее голову и шейные позвонки.

Лекарь сокрушенно покачал головой, давая понять, что сделать уже ничего нельзя, остаётся только молиться.

Истошный крик Берната разорвал тишину.