— Я хочу поговорить с вами, падре. Раньше я не мог это сделать, но теперь готов.

— Рад это слышать, Бернат, — ответил священник. — Для этого я сюда и пришел. Если я помогу вам облегчить душу и избавиться от бремени, значит, пришел сюда не напрасно.

Советник выбрался из-за стола, подошёл к двери и запер ее на задвижку. Затем вернулся на своё место, его мозг лихорадочно работал.

— Я вас слушаю, сын мой, — произнёс священник. — Облегчите же вашу совесть.

— Падре, — прошептал Бернат. — Мой грех настолько ужасен, что ему нет прощения.

— Милосердие Господне поистине безгранично. Любой христианин может искупить грехи, пролив кровь невинного агнца. Говорите, я слушаю.

— Я невыносимо страдал все это время. Душа моя покрылась язвами, и лишь смерть Лайи заставила меня открыться вам.

Льобет жестом велел ему продолжать.

— Вы помните тот день, когда я приезжал просить вас помочь сладить с бедой, постигшей мою подопечную?

— Прекрасно помню.

— Я вам тогда солгал, — признался Бернат, пряча глаза.

— Я, конечно, не претендую на какую-то особую проницательность, но не могу не признать, что отдельные части этой головоломки и впрямь не складываются.

На лице советника выступили крупные градины пота.

— Я смиренно прошу вас выслушать мою исповедь, — попросил он.

Льобет извлек из-под одежды епитрахиль и, поцеловав ее край, надел на шею.

— Я готов, — произнёс он.

— Видите ли, падре, это сделал я.

В комнате повисло тяжелое молчание.

— Что именно, Бернат?

— Я совершил святотатство. Когда Лайя подросла, моя отеческая любовь, которую я всегда питал к девочке, превратилась в безумную страсть мужчины к женщине.