Только один раз за тысячелетнюю историю Константинополя врагу удавалось пробиться через его оборонительные сооружения. Врагом этим были христиане-крестоносцы, которые когда-то прибыли сюда только для того, чтобы грабить и насиловать. Мусульмане-турки тоже почти пробились через крепостные стены Константинополя, угрожая тем самым устроить не больше и не меньше, а конец света, и их назревающий прорыв через оборонительные сооружения города был встречен громким негодующим и воинственным ревом тех его защитников, которые все еще могли сражаться.

Ликование турок было недолгим. Ободряемые криками Джустиниани и арьергарда его генуэзского отряда, защитники города воспрянули духом и перешли в контратаку, истребляя упорно сопротивляющихся турок. Земля под их ногами стала блестящей и скользкой от пролитой крови.

Испугавшись невиданной ярости, последние из нападавших турок обратились в бегство, отбрасывая от себя длинные тени в первых тусклых лучах рассвета.

– Держите оборону, Джустиниани.

Это сказал император, сидящий теперь на своем коне и поворачивающий его в сторону широкой улицы, которая вела в сердце города.

– Держите оборону, а я вернусь с людьми со стены, обращенной к морю.

Он пришпорил коня, и тот, поднявшись на задние ноги, рванулся вперед в лучах света, прорывающихся из-за крыш расположенных неподалеку зданий.

Генуэзец кивнул и тут же повернулся к своим изможденным донельзя людям.

– А теперь придется пошевелиться! – крикнул он. Его лицо было перекошено от усталости и волнения. – Восстановите вал там, где это возможно, и побыстрее. Они снова нахлынут сюда не позднее чем через час, это я вам обещаю!

Джон Грант повернулся к Ленье и, встретившись с ней взглядом, улыбнулся. Затем, не произнося ни слова, оставил ее одну и пошел искать себе какого-нибудь коня.

70

70

Внутри собора Святой Софии, под невообразимо высоким куполом, который, казалось, был прикреплен к самим небесам, раздавался тихий гул голосов. Дым от ладана поднимался вверх.

В любое время – а особенно при тусклом свете занимающейся зари – находиться здесь было все равно что находиться в самом центре драгоценного темного кристалла. Из высоко расположенных окон внутрь попадал широкими или узкими полосками свет, но всегда имелись и укромные уголки, погруженные назло этому свету в душистую тень, где, казалось, собирались все молитвы, оставшиеся без ответа.

На сводчатых потолках поблескивали целые акры золотой мозаики и превеликое множество деталей резьбы по мрамору, а с больших каменных поверхностей стен и столбов, поддерживающих эти потолки, смотрели сверху вниз грустные глаза святых и самого Христа, отрешенный взгляд которых глубоко проникал в души всех тех, кто обращал на них свой взор.