Рагастен увидел все это сразу, как только открыл дверь. Его товарищи ворвались за ним. Он закрыл дверь и встал перед ней.

— Тревога, тревога! — закричал Монтгомери.

Ворвавшиеся остановились во мгновение ока, подобные кабанам, выбирающим, какой собаке вспороть брюхо.

Первым же ударом кинжала Мадлен уложила одного огромного алебардщика, а после схватилась с другим.

Манфред и Лантене набросились на трех офицеров.

Те обнажили шпаги, но Манфред с Лантене своих вытаскивать не стали, а кинулись вперед с кинжалами в руках. Через две секунды они сами были в крови от полученных ран, но три тела на полу корчились в агонии.

Тут же расхохоталась Мадлен Феррон: проскользнув под алебардой, она ударом кинжала вспорола великану живот.

Четверо обезумевших от ужаса слуг, стоя на коленях, протянули руки к Спадакппе. Тот связал их.

Монтгомери же, крикнувший «Тревога!», как только открылась дверь, попытался вырваться наружу. У двери он столкнулся с Рагастеном.

— Дорогу! — прокричал капитан.

В этот миг он почувствовал на спине какую-то тяжесть. Это Трибуле прыгнул на него и, весь бледный, весь потный, растянув рот в боевом хохоте, произнес:

— Ваш покорный слуга, господин де Монтгомери!

Он всеми десятью пальцами впился капитану в горло. Тот повалился — то ли мертвый, то ли просто без чувств.

— Помогите! Помогите!

Это жалобный девичий крик прорезал ночь. Все кинулись к двери.

— Матушка, матушка, помогите!

— Да замолчи ты!

Крик ужаса чередовался с хриплым рыком припадочного.

Шестеро товарищей расчистили себе дорогу, но наткнулись на дверь.

Раздались вопли отчаянного бешенства: