Сестры подошли к скамье и сели рядом: Паскаль слева, Флер справа. Тангейзер не смотрел на них. Девочки осиротели и были выброшены из привычной жизни. Им пришлось видеть и слышать то, что должны видеть и слышать только проклятые Богом. Они сидели молча, сложив руки на коленях. А потом заплакали – одновременно. Обе плакали тихо, с достоинством, словно не хотели беспокоить Матиаса, – им просто нужно было быть рядом с ним.
Рыцарь жаждал одиночества. Забота о сестрах не входила в его планы. Их тихие слезы жгли его сердце. Он хотел, чтобы душа Карлы заполнила его разум и сердце, хотел увидеть ее лицо, услышать ее голос – в отличие от него она знала бы, как утешить девочек. В этом он не сомневался. Горе бурлило внутри, опускаясь в пустоту его души, словно задремавший зверь, который в любую минуту может проснуться, и Тангейзеру стало страшно. Больше всего он боялся, что эта бойня на его совести. Хуже того – что на его совести убийство Карлы и их ребенка.
Ему хотелось рассказать все девочкам, исповедаться перед ними, но госпитальер сдерживал себя. Если он поддастся слабости, значит, он действительно слаб. Это подорвет веру сестер, в которой они так нуждались. Очень хрупкую, но единственную их опору.
В конце концов Матиас заставил себя говорить – неважно, о чем:
– В пустыне…
Произнеся эти два слова, он снова умолк. Но почувствовав, что девочки подняли головы и смотрят на него, он начал опять:
– В пустыне, к юго-западу от Атласских гор, есть безлюдная местность, которую местные племена называют «мур-н-акуш
Грязными руками Матиас начертил в воздухе фигуру, напоминающую восьмерку.
– На своем языке они называют себя «свободными и гордыми людьми», – добавил он.
Сестры смотрели и слушали, смахнув слезы со щек.
– Они всегда существовали как племя или клан и всегда будут так существовать, совершая один и тот же путь, начало которого теряется в глубине веков, а место назначения недостижимо, – продолжил иоаннит. – Каждую ночь они разбивают новый лагерь под новым узором из звезд, а каждое утро выбирают новое направление. Маршруты, которыми они следуют, могут быть очень древними, но пустыня находится в вечном движении и постоянно меняется, и нога местного жителя не ступает дважды на одну и ту же дорогу. В каком-то смысле эти скитальцы всегда дома, потому что не покидают места, где родились. Но, с другой стороны, они всегда пребывают в месте, где еще никто не был.