К ненависти Ирен прибавился страх. Паскаль взяла мешок.

– Сиди внизу, пока он не вернется, – велела она хозяйке. – Скажешь ему, что мы его ждем.

– Где?

– Он узнает.

С этими словами Малан вернулась в спальню и опустила мешок за окно.

Юноша укрыл Флер простыней до подбородка. Он по-прежнему держал ее за руку.

– Пойдем, Юсти, – сказала Паскаль. – Сержанты приходили, чтобы нас убить.

– Знаю. Я был не прав.

– Я не это хотела сказать. Они получили только одного из нас, а не всех пятерых.

– Я останусь здесь, с Флер.

– Могут прийти другие. Мы не знаем.

– Надеюсь, придут.

– Я тоже любила Флер. Она была лучше меня. А папа был лучше Тангейзера. Флер и папа мертвы. Ты тоже лучше нас. Но ты мне нужен, и ты не должен умереть.

– Я должен был умереть вчера ночью, в Лувре.

– Но ты выжил. А Флер должна была умереть утром. Но не умерла. И среди всего этого… – На глаза Паскаль навернулись слезы, но она взяла себя в руки и продолжила: – И среди всего этого ты влюбился, и она тоже. Пойдем со мной, Юсти. Тангейзер нас найдет. Он нас не бросит. А до тех пор ты мне нужен. И Мышкам тоже. Твоим Мышкам.

Девушка сняла с мертвого сержанта шапку и окунула в лужу его крови. Она захотела плюнуть в лицо мертвеца, но сдержалась. Нужно поддерживать огонь ненависти, но расходовать его экономно. Отец научил ее писать черным. Тангейзер красным. Паскаль вернулась в спальню.

На стене она написала кровью одно слово: «МЫШКИ».

Потом Малан подошла к окну. Ополченцы на противоположном берегу смотрели в ее сторону. Должно быть, они слышали ружейный выстрел. Девушка перекинула через подоконник одну ногу, затем другую. Перевернулась на живот, оперлась на локти. Теперь можно спрыгнуть. И если поляк сейчас отпустит руку Флер, то, наверно, сможет расстаться с ней.

– Я повредила руку, Юсти. Помоги мне спуститься, – попросила Паскаль.

Некоторое время она ждала.