– Росс, – сказала она. – Мне не нравится, что эти птички такие пестрые. Дрозды не бывают такими пестрыми. Если кому-то так захотелось изобразить птиц на шторах, почему бы не нарисовать им пятнышки настоящего цвета? Не бывает птиц с розовыми пятнышками. И вообще, таких пестрых птиц не бывает.

Она качнулась к Россу, который только что закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.

– Ты пьяна, девочка. – Он потрепал Демельзу по щеке.

– Да ничего подобного.

Демельза восстановила равновесие и с гордо поднятой головой прошла в комнату. Там она тяжело опустилась в кресло напротив камина и сбросила туфли. Росс зажег свечи в подсвечниках от свечи, которую принес из гостиной.

Демельза сидела, закинув руки за голову и вытянув ноги к камину, а Росс в это время медленно раздевался. Они обменивались ничего не значащими фразами и смеялись, когда Росс вспомнил, как Джон вертел колесо прялки. Демельза расспрашивала мужа о Рут, о Тигах, о Джордже Уорлеггане. Они говорили негромко, в их отношениях чувствовались тепло и искренность, которые возникают только между очень близкими людьми.

Дом погрузился в тишину. Им не хотелось спать, но тепло и уютная обстановка располагали ко сну. Росс переживал момент чистого, ничем не замутненного счастья. Он получал любовь и столь же щедро ею делился. Их отношения с Демельзой можно было назвать безупречными.

Росс надел халат Фрэнсиса, сел на стул рядом с женой и протянул руки к огню.

Они помолчали немного, а потом весьма довольная собой Демельза спросила у мужа:

– Росс, надеюсь, я не подвела тебя сегодня вечером? Я вела себя, как и подобает миссис Полдарк, да?

– Ты вела себя просто отвратительно, – сказал Росс. – Но именно это и оказалось залогом успеха.

– Не дразни меня. Я серьезно. Как ты думаешь, я вела себя как хорошая жена?

– Ну, как сравнительно хорошая. Вернее, несравнимо хорошая.

– А как тебе мое пение?

– Просто восторг.

Они опять замолчали.

– Росс.

– Да, бутончик?

– Снова этот бутончик. Сегодня меня постоянно называли то бутончиком, то цветочком. Надеюсь, через несколько лет меня не станут именовать стручком.

Он тихо рассмеялся и долго не мог остановиться.