— Вот еще бумага, — глаза Марии Родиславовны совсем потускнели и руки одеревенели. — Постановление о том, что музей ликвидируется. Срок — 15 января будущего года. Работники музея со своими личными вещами должны к этому времени освободить территорию.

— Нет! Мы можем продать Пергамент! Вера, ты же знакома с ценами на древние артефакты… — выкрикнула Ирина.

— Это сложные торги. Но 150 миллионов рублей мы можем попытаться выручить. Но до 15 января?

— Бабуля, соглашайся продать! Прошу тебя… — чуть не плача, обняла за шею бабушку младшая внучка.

— Я приняла решение! — уже твердыми губами сказала пани Мария. — Что тут думать: усадьба — моя малая Родина и по праву должна принадлежать нам, а Пергамент — Ордену иоаннитов. Но нам не возвращают наше, а могут только лишь продать. И мы имеем право продать Пергамент. Лишь бы хватило средств. Наши родовые угодья советская власть урезала еще в 1918 году, но имеющиеся теперь почти сто гектар земли вполне достаточно.

Когда чаепитие закончилось, и сестры убирали со стола, пожилая женщина спросила:

— Деев интересовался Укладкой?

— Конечно, но я в этом вопросе пока лавирую. Рано открывать карты, — ответила Вера Яновна.

— Правильно. А подробностями поездки на Мальту интересовался?

— Он весьма умён и опытен, чтобы спрашивать лишнее. А вот Андреем Петровичем он заинтересовался, — молодая женщина задорно посмотрела на мужчину.

Тот насупился и спросил.

— Почему? Ты что-то рассказала обо мне?

— Разумеется. И попросила помочь найти достойную работу образованнейшему и талантливейшему историку.

— Я и здесь может быть сгожусь, — проворчал Андрей. — Ладно, мне пора на стройку. Платоныч ругаться будет.

— Иди, иди, пролетарий, — засмеялась Верочка и поцеловала его при всех в щеку. — Я поболтаю тут еще, посплю часок и вечером приду на стройку и во флигель. В каком часу капитан дает команду «суши вёсла»?

— По-разному.