Это место, в котором не движется время. Не знаю, почему вы остаетесь здесь.

Вероятно, вы заколдованы. Ваш Генри Дарич.

PS. Был бы очень признателен за рекомендательное письмо».

Фенберг улыбнулся, прочитав постскриптум. Дарич был его лучшим репортером за весь прошлый год.

— Мне страшно не хочется терять тебя, — подумал он вслух.

— Что?

— Ничего, — ответил Фенберг сестре. — Позаботьтесь, чтобы за ним хорошо ухаживали и ни в чем не отказывали.

Он развернулся и вышел.

— Эй! — окликнула его сестра. — А как насчет всех этих историй в вашей газете? Это розыгрыши?

— О чем вы? — спросил Фенберг, возвращаясь.

— Насчет монстра, который обитает где-то поблизости. — Сестре Лагорис очень хотелось узнать побольше.

— Это не монстр, — ответил Фенберг. Затем продолжил, обращаясь скорее к себе: — Это больше похоже на маньяка.

* * *

— Нет, это монстр, — поправил старый индеец. Он вытянулся на койке и потер сухие руки.

Фенберг сидел на холодном цементном полу напротив него, опершись спиной о решетку, и машинально продолжал стенографировать.

— Почему ты так думаешь?

Стены тюрьмы были белыми. В ней не было никого, кроме еще одного индейца, Рассмуссена Рыжей Собаки, в камере ярусом выше.

— Такое уже случалось, когда я был мальчишкой. Это было после первой мировой войны, осенью. И я помню, как отец рассказывал мне истории, которые передавались из поколения в поколение.

Фенберг время от времени обращался к Чарли Джонсону по прозвищу Два Парящих Орла за сведениями. Чарли был на семь восьмых алликликом, остальная кровь шведская. Лицо Чарли было загрубевшим и обветренным, и он знал что почем.

— Ты мне нравишься, Фенберг. И люди моего народа любят тебя, — сказал индеец.