– Позвольте вам не поверить, – заметил следователь. – Вы обвиняетесь в противоправных действиях.

– Каких, помилуй Бог?

Объяснили. Отто Виль в Петербург приезжал? Приезжал, это уже точно установлено. Деньги на организацию противоправных действий предлагал? Предлагал. Почему не донесли?

Шлос пытался объяснить, что его летом вообще не было в Петербурге.

– Послушайте, летом и осенью в вашей столице от моего имени действовал мой двойник!

В ответ мудрый следователь заявил:

– Если бы вы в оное время присутствовали в столице нашей, то вообще сидели бы сейчас в каземате. В каких отношениях в бытность вашу в Гамбурге вы состояли с упомянутым Отто Вилем?

– Я первый раз слышу это имя! – губы у Шлоса дрожали.

Предчувствия говорили несчастному юноше, что этот бред просто так не кончится, что все это только начало, и единственная его забота теперь, не проговориться и не назвать всуе имя Георга Розенберга.

Всего допросов было три. На последнем Шлос совсем загоревал. Был бы он поопытнее, постарше, понял бы, что никаких улик против него нет, допрос ведется методом тыка – вдруг мальчишка сболтнет что-нибудь и даст следствию свежую нитку.

Итогом этих разговоров было жесткое требование оставить Петербург в течение трех дней, то есть ровно столько, сколько ушло бы на оформление выездной визы.

Шлос был несказанно рад такому исходу дела. Совсем иначе к такому повороту судьбы отнесся Ипполит Иванович. Он ужасно всполошился: мы поедем вместе. Правда, через три дня я сам уехать никак не могу, проклятый управляющий не прислал никаких денег. Но тебе я достану, достану! Альберт, сын мой, жди меня в Кракове… или в Вене. Где пожелаешь. Шлос соглашался на все условия.

Ипполит Иванович взялся за дело твердой рукой. Сейчас главное, наскрести денег хотя бы на отъезд мальчика. Закон неумолим. Они просто довезут его до границы, а потом бросят на произвол судьбы. Непереносимо, непереносимо… Где взять денег? Мальчик не может довольствоваться малым. Он привык к комфорту и хорошей жизни. Пока еще, слава Богу, есть закрома, не вычерпанные до дна. Надо ехать в опекунский совет, разговор будет сложным…

Мужик в сером армяке и войлочной шапке явился в дом вечером в тот час, когда старого барина не было дома. Альберт был в наличии, однако и он не видел этого мужика, а про армяк и войлочный колпак узнал из рассказа старого дворецкого.

– Вот, барин, просили передать.

Шлос развернул не совсем чистую, испачканную какой-то жирной дрянью бумагу, и увидел в ней свой кошелек. Кошелек несколько поистрепался, и золотой вензель, вышитый руками маменьки, слегка поблек, но во всем прочем сомнения не было – это его собственность, пропавшая в проклятой русской деревне.