Как-то встала она утром, до завтрака прошла в молельню, отодвинула тяжелую штору. Было очень рано. Над городом висел туман. Через час высоко поднимется солнце и растопит это влажное облако, а сейчас силуэты домов, шпилей, луковиц на церквах размыты, все они словно плывут…

«Что я все себя жалею, — подумала вдруг Анастасия. — Горькая моя доля, мать в ссылке, муж в крепости, но ведь надобно и их пожалеть, им-то еще горше…» Это простая мысль принесла ей облегчение.

А на следующий день из тюрьмы вдруг вернулся Саша. Он явился к вечеру, не сказав никому ни слова, прошел в кабинет, сел за стол и замер с закрытыми глазами, вслушиваясь в звуки родного дома. Вначале шепот, шорох невнятный, потом беготня по лестницам и наконец громкий, навзрыд, крик Анастасии:

— Где он? Голубчик мой ясный, где он?

Она вбежала в кабинет, и здесь силы ее совершенно оставили. По инерции она еще сделала три неверных шага, потом колени подломились, и она непременно рухнула бы, если б не подхватили ее сильные руки мужа.

Пора кончать нашу историю, в которой все разъяснилось, а если у читателя остались какие-то пробелы, если он в чем-то увидел недоговоренность, то автор может заверить: причина недоговоренности не в забывчивости и не в отсутствии желания рассказать, а в незнании.

Например, я не знаю, кончилась ли любовь Марии и Никиты венцом, или осталась на всю жизнь приятнейшим и нежнейшим воспоминанием для обоих. Пусть читатель по своему усмотрению допишет их любовь. Мне же, чтоб сказать об этом наверняка, опять надо с головой нырнуть в XVIII век, чтобы в архивах, документах и книгах искать продолжение этой истории. Если будут место, время и бумага, я непременно это сделаю.

Беловы тихо и незаметно отбыли в Лондон. За Алексея Корсака тоже не стоит волноваться, у него, как теперь говорят, все в порядке: через два года офицер, через пять капитан. Жаль только, что поплывет он к дальним обетованным землям много позднее, то есть не в двадцать, как мечталось, а в сорок. Но не будем гневить Бога. В каком бы возрасте ни осуществилась твоя мечта, это всегда счастье.

В судьбу Лядащева наша история внесла серьезные изменения. Активный, не стесненный служебными рамками сыск пришелся ему настолько по вкусу, что он стал подумывать, а не организовать ли ему что-то вроде лавки или конторы, которая занималась бы распутыванием сложных узлов, в которые завязывает жизнь человеческие судьбы. Если это лавка, то за распутывание и деньги можно брать, а можно и не брать… Когда работа в удовольствие, то это дороже любого рубля и дуката.