— С каким заданием явился в Россию барон Диц?
Лицо Сакромозо выразило глубочайшее изумление.
— Насколько мне известно, барон поехал в Россию по делам меценатским и родственным. Он светский человек! Какое у него может быть, как вы изволили выразиться, задание? Он сам себе приказывает. В России служит его брат, кажется, двоюродный, генерал-майор Диц.
— Светский человек и чистейшая душа, говорите? А нимб над головой его не светится?
— Не думаю, — лениво процедил Сакромозо, но тут же спохватился, — я отказываюсь говорить в таком тоне! — он отвернулся и принялся рассматривать узор плесени, украшавший угол потолка.
— Это пока не разговор, а только прикидка. Вы тут поразмыслите на досуге, если хотите жизнь себе сохранить. А то ведь «некоторый искренний друг» и испровергнуть ее сможет, так сказать, к чертовой матери! — Лядащев насмешливо изогнул губу.
В первый момент Сакромозо смутился, в словах бывшего кучера звучала откровенная издевка, потом лицо рыцаря набухло пунцовым цветом, он суетливо начал тереть руки, а потом закричал, срываясь на фальцет:
— Я требую к себе уважительного отношения! Еще я требую чистое белье, письменные принадлежности, адвоката и хорошего кофе вместо этой бурды!
— А молока страусинного не желаете? — едко осведомился Лядащев и ушел, хлопнув дверью.
После этого разговора с рыцарем Лядащев потребовал дубликат шифровки, которую отняли у Брадобрея. Шифровка была доставлена. Она по-прежнему была вшита в дело Мелитрисы Репнинской.
«Как сообщает известная вам особа, племянница леди Н. — фрейлина Мелитриса Репнинская, выполнила пожелания Берлина и дала главенствующей даме порошки замедленного действия. Посему главная корова в русском стаде при смерти».
Далее сообщалось о наследовании неведомым господином всего стада, подробно перечислялось поголовье коров, лошадей, овец, телок, ягнят, словом, текст был совершенно дурацкий, нелепый и непрофессиональный. Очевидно, под именем всех этих парнокопытных в Берлин сообщались сведения о русской армии и флоте. Но под главной коровой, как ни неприлично это звучит, равно как и под главенствующей дамой, можно было понимать только Их Высочество, Елизавету. Помнится, Аким очень негодовал из-за столь мерзкого и неуважительного тона шифровки.