– Вот, – сказал он, подавая его Гото: – храни его хорошенько. Я упросил высокого Гермегизеля, который жил там, наверху, написать это. Он поклялся, что будет молчать об этом, и сдержал клятву. Теперь он уже не может говорить: он погребен подле входа в церковь. Но ты и Гунибад – вы не умеете читать. Это хорошо. Было бы опасно для тебя и – для другого, если бы это стало известно ему и людям прежде, чем узнает кроткий и справедливый король то, что написано в этом свитке. Особенно береги его от вельхов. К какому бы городу ты не подошла, прежде чем войти в ворота, спроси стражу: не живет ли в нем Корнелий Цетег, префект Рима. И если тебе скажут «да», то как бы ты ни устала, какая бы ни была поздняя ночь, как бы ни жгло полуденное солнце, ты тотчас повернись и уходи без оглядки, пока три реки не лягут между тобою и человеком, которого зовут Цетегом. Не меньше, чем свисток, береги вот этот кусок старого золота.

Он вынул из углубления в стене половину широкой золотой медали, с уважением поцеловал ее и надпись на ней и дал внучке. – Она была получена еще от Теодориха, великого короля. А от него должна перейти моему дорогому, сыну Варгса. помни, она принадлежит Адальготу. Это лучшее наследство его. Другую половину медали и надписи я отдал мальчику, когда отправлял его. Когда король прочтет свиток, и Адальгот будет близко, – а он должен быть там, если послушал моего совета, – тогда позови Адальгота. Приложите обе половинки медали одну к другой и покажите королю. Он должен быть умен и ясен, и кроток, и проницателен, как луч солнца. Он поймет смысл надписи. А теперь поцелуй мои усталые глаза. Ложись пораньше, пусть сам Царь небесный и все его светлые очи – солнце, луна и звезды – охраняют тебя во время пути. Когда ты найдешь Адальгота и будешь жить с ним в маленьких комнатах душных домов, в узких городских улицах, и когда вам покажется слишком тесно и душно там внизу, тогда вспоминайте дни вашего детства здесь, на высокой горе Иффы. И это воспоминание укрепит вас, точно свежий горный воздух.

Молча, без вопросов, без противоречий, без страха слушала и повиновалась старику пастушка.

– Прощай, дедушка! – сказала она, целуя его глаза. – Благодарю за твою любовь и заботы. – Но она не плакала. Она не знала, что такое смерть. Она вышла за порог хижины и оглянула окрестные горы. Небо было ясно, вершины горы блестели, освещенные луною. – Прощай, гора Иффа! – сказала она. – И ты, Волчья голова! И ты, Голова великана. Прощай и ты, сверкающая внизу Пассара! Знаете ли вы? Завтра утром я покину вас всех! Но я иду охотно, потому что иду к нему.