Стражник осторожно пощупал глубокую багровую ссадину, словно след от удара бича пересекавшую лоб и скрывавшуюся под редкими, мышиного цвета волосами.

— Я ведь не колдун, — сказал он и вдруг всхлипнул. — Я же никого не ударил. Я только просил — расходитесь по домам! Я многих знаю… знал… Зачем убили Паисия? Он не пускал их разграбить лавку, он был в своем праве! И Никифора кто-то ударил до смерти, и Фотина покалечили…

Мириам молчала. Лишь плечи ее поднялись, вдруг стали острыми, и голову она склонила ниже, чем необходимо.

— Нам пора, — сказала она отстраненно, будто не хотела больше ни видеть, ни слышать испуганного стража порядка, будто бы его уже не было рядом. — Пойдем. Я не хочу думать, что с Иосифом что-то могло случится. С ним все в порядке.

Иегуда кивнул, хотя опыт говорил ему, что в тот момент, когда толпа выходит на охоту, никто не должен чувствовать себя в безопасности. Впереди бесновались обычные люди, которые еще недавно ходили в Эфесский храм, пользовались услугами предсказателей и гадалок, приносили жертвы богине-охотнице, издревле охранявшей Эфес от пиратов, болезней, войн и других несчастий, покупали амулеты и талисманы, ставили в комнатах маленьких мраморных и деревянных Артемис, надеясь, что богиня принесет им здоровье, богатство и удачу. Теперь эти обычные люди, те же, что и неделю назад, но со сверкающими новой верой глазами, деловитые, как муравьи, тащили на Агору для сожжения кто свитки книг, кто статуэтки Артемиды, крушили лавки соседей, и отчаянно, до смерти били тех, кто пытался им помешать…

Отсюда до Агоры было подать рукой: несколько кварталов на юг по улице Куретов.

— Где живет Иосиф? — спросил Иегуда, шагая рядом с Мириам.

Навстречу им бежали горожане, но по направлению к главной площади Эфеса катилась не менее многолюдная толпа — и те, и другие поглядывали друг на друга с недоверием и страхом, а кое кто и с тяжелой, голодной злобой. Одеты люди были разношерстно — ветхие кетонеты соседствовали с яркими туниками, а дорогие сандалии состоятельных горожан пачкала та же пыль, что и грубые калиги мастеровых.

— Рядом, — бросила Мириам через плечо, явно не желая напрямую смотреть Иегуде в глаза.

Они миновали вскарабкавшиеся по склону холма дома местных богатеев — в окнах городских поместий тревожно бился неяркий свет ночных лампионов, по белым стенам плясали алые отблески близких пожаров. Со стороны порта ночной ветерок доносил неприятный гул сотен голосов. Там тоже дрались, но пока ничего не горело. Залив тонул в ночной тьме, которая над морем была непроглядна и черна, как чернила каракатицы.