— Я же сказала тебе. Я нашла письмо, когда искала журнал для миссис Талбот.
Он повернулся, держа пистолет перед собой.
— Но по какой бы причине они это ни сделали, они обрушили на свои головы весь мир. Хотели они того или нет, им пришлось на себе испытать все последствия.
— Если они выжили, — сказала я. — И если их кто-нибудь не пристрелил.
— Я не могу больше позволить тебе ходить на почту, — сказал он. — Это слишком опасно.
— А как же журналы для миссис Талбот?
— Иди проверь огонь в печке.
Я пошла в дом. Дэвид уже вернулся и теперь снова стоял у камина, глядя в стену. Мама разложила перед камином столик и поставила рядом складные стулья. На кухне резала картошку миссис Талбот. Она плакала, словно это была не картошка, а лук.
Огонь в печи почти погас. Чтобы его разжечь, я сунула внутрь несколько смятых страниц из журнала, и они вспыхнули голубым и зеленым пламенем. На горящую бумагу я швырнула пару сосновых шишек и немного щепок. Одна из шишек откатилась в сторону и застряла в слое пепла. Я протянула руку, чтобы швырнуть ее обратно, и ударилась о дверцу.
В том же самом месте. Замечательно! Волдырь сдерет старую корку, и все начнется сначала. И конечно же, мама стояла рядом, держа в руках кастрюльку картофельного супа. Она поставила ее на плиту и схватила меня за руку, потянув вверх, словно это было доказательство преступления или еще что. Она ничего не сказала, просто стояла, держа мою руку в своей, и моргала.
— Я обожгла ее, — сказала я. — Просто обожгла.
Она осторожно потрогала края старой, засохшей корочки, как будто боялась чем-нибудь заразиться.
— Это просто ожог! — закричала я, отдергивая руку, и принялась засовывать дурацкие поленья Давида в печку. — Это не лучевая болезнь. Просто ожог!
— Ты знаешь, где отец, Линн? — спросила она.
— Там, у заднего крыльца, — ответила я. — Строит свою дурацкую теплицу.
— Он ушел, — сказала она, — и взял с собой Стича.
— Он не мог взять Стича. Стич боится темноты.
Она молчала.
— Ты знаешь, как там темно?
— Да, — сказала она и поглядела в окно. — Я знаю, как там темно.