Хозяина кабачка звали Караччи или Караччини (Мегрэ путал его имя и всякий раз должен был заглядывать в дело). Он был маленького роста, на высоких каблуках, с головой корсиканца (все они немного похожи на Наполеона), а на руке носил перстень с огромным бриллиантом.

Допрос длился с восьми утра, а уже пробило одиннадцать. Вернее, началось это в полночь, так как все задержанные в кафе на улице Фонтен, где произошло убийство бармена, провели ночь в Депо[1]. Трое или четверо инспекторов, среди них Жанвье и Торранс, уже допрашивали этого Караччи, или Караччини, но ничего не смогли из него вытянуть.

Хотя был май, лил холодный дождь; лил, не переставая, уже четвертый или пятый день, лил так, что крыши, подоконники, зонтики поблескивали, как вода в Сене, которую Мегрэ мог видеть из своего кабинета всякий раз, когда наклонял голову.

Мсье Пайк не шевелился. Он по-прежнему сидел на стуле в уголке, такой чопорный, будто находился в зале ожидания, и это начинало раздражать. Он медленно переводил взгляд с комиссара на маленького корсиканца, потом снова на комиссара, и невозможно было угадать, о чем думает этот английский чиновник и думает ли вообще.

— Вы понимаете, Караччи, что ваше упорство может вам дорого обойтись, что ваше заведение могут прикрыть?

Корсиканец не испугался, он бросал на Мегрэ понимающие взгляды, улыбался, поглаживал пальцем, на котором блестел перстень, черные ниточки усов.

— Я никогда не нарушал правил, мой комиссар. Можете спросить у вашего коллеги Приоле.

Несмотря на то что речь шла об убийстве, дело это входило в компетенцию комиссара Приоле, начальника бригады нравов, поскольку произошло оно в подозрительной среде. К сожалению, Приоле уехал в Юру, на похороны какого-то родственника.

— В общем, вы отказываетесь отвечать?

— Я вовсе не отказываюсь, мой комиссар.

Мегрэ нахмурился и, тяжело ступая, направился к двери.

— Люка, поработай с ним еще немножко.

Ах, этот взгляд, устремленный на него англичанином! Хоть мистер Пайк и был самым симпатичным человеком на свете, Мегрэ иногда ловил себя на том, что ненавидит его. Точно так же было и с его шурином Мутоном. Раз в год, весною, Мутон заявлялся в Париж вместе с женой, которая приходилась родной сестрой мадам Мегрэ.

И Мутон тоже был самый симпатичный человек, он никому не причинил зла. Что же касается его жены, то она была на редкость приятная особа. Переступив порог квартиры супругов Мегрэ на бульваре Ришар-Ленуар, она сразу же требовала фартук и начинала помогать по хозяйству. Первый день все шло превосходно. Второй тоже проходил почти так же превосходно.