Около часа Бурцев сидел в шоке, испытывая головную боль и жажду. Наконец отважился, вылез из жилища и, спустившись по балкам к воде, опустил голову и стал пить. С теплохода у пристани валили за борт всякую дрянь, и возле лица плавал мусор, но сейчас было все равно. Когда он вернулся назад, Геля сидел с открытыми глазами и тяжело дышал.

– Ты мне воды принес? – спросил он.

– Нет, не подумал, – смутился Бурцев. – Могу сходить еще, только бутылку нужно…

– Ладно, не ходи. Тут вода грязная, туристы стоят… Потерплю.

– Геля? – через минуту позвал Сергей. – А хочешь живой воды дам? У меня трехлитровая баклага с собой.

– Живой? Настоящей живой воды?

– Да, из святого источника…

– А где взял? Ты знаешь, где источник?

– Знаю, но не скажу!

– И правильно, а то выпьют, иссякнет. Нашел и молчи… Живой воды никогда не пробовал.

Бурцев достал из сумки пластмассовую баклажку, бережно отвернул пробку и налил немного в одноразовый стаканчик. Геля понюхал, попробовал на язык и выпил за один глоток, как водку.

– Точно, живая! Это чувствуется… Дай еще. – Не проси, не дам. Это я для жены набрал. Жена, правда, бывшая, но у нее болит позвоночник, от ранения…

– Тогда и просить не буду, вези жене.

– Геля, а где твоя матка?

– Тут где-то, в Стране Дураков. Ее надо искать. А мне некогда сейчас, мертвые души… Страну нашел, а ее пока не могу. Чувствую, близко где-то… И она никак не отзывается. А контактировать с ней мне нельзя, потому что проклятие не снял. Вот сниму, так в два счета найду.

И ничего не мешало бы вести с ним беседы хоть до утра – ни ветер, гудящий под причалом, как в печной трубе, ни плеск воды о сваи под полом, если бы среди ночи там, наверху, не загомонили туристы, вернувшиеся с экскурсии по Стране Дураков. Гулкий настил громыхал над головой и не давал сосредоточиться. Шоумены Усть-Маеги давно отдыхали, а возбужденные иностранцы все никак не могли успокоиться, и причина этого выяснилась, когда Сергей понял по обрывкам немецких фраз, что пропал их товарищ, сказавшийся больным и потому оставшийся на борту.

Минул час, потом и второй, а теплоход никак не отваливал и продолжал заслонять вид: Геля жил под причалом потому, что отсюда можно было наблюдать потрясающий восход солнца, когда земля предстает перед глазами как в пору Великого Потопа – только вода и багровое зарево на горизонте. Полное ощущение чистоты и целомудрия. И даже потом, когда солнце оторвется от бескрайней водной глади и когда проявится узкая полоска противоположного берега, то все равно суша кажется первозданной, на нее еще и голубь не опускался…