Скинув сумку, она раскрыла верхний чемодан, черный, кожаный, и стала вынимать оттуда и раскладывать барахлишко, попутно прикидывая, что же надеть к ужину.

После душа, переодевшись во все свежее, она принялась за второй чемодан и сумку. Очень скоро все ее принадлежности были разложены по местам, опустевшие чемоданы перекочевали в приемистое верхнее отделение шкафа, а в большой сумке остались только прозрачная папка с разными необходимыми бумагами и ручная сумочка, в которой, за исключением сигарет и обычных дамских мелочей, лежали ее советский загранпаспорт с постоянной британской визой и почти вся наличность, кроме сотни, отданной Дарлингу, и оставшейся в кармане мелочевки. Восемьсот тридцать пять долларов.

Таня стояла возле кровати — впрочем, здесь, где ни встанешь, все будет возле кровати — с деньгами в руках и задумчиво оглядывала комнату. Решение пришло только секунд через пятнадцать. Видно, перелет и вправду утомил ее.

Тетя Поппи — мисс Пенелопа Семипопулос — оказалась толстой приземистой бабой в красном брючном костюме, с крашеной черной стрижкой под бобика и нечистой кожей. Она встретила Таню с Дарлингом в уютной прихожей, притулившейся за Дверью без номера в начале коридора, всплеснула руками, провизжала что-то темпераментное и кинулась обнимать и целовать Таню, обдавая ее кислым пивным перегаром и пятная багровой помадой.

— Рада, рада! Ты красивая, — с рыдающими придыханиями прохрипела она.

— Я тоже очень рада познакомиться с вами, мисс Семипопулос, — ответила Таня, деликатно высвобождаясь из потных объятий новой родственницы.

— Называй ее тетя Поппи, иначе она обидится, — ~ сказал Дарлинг. — И, пожалуйста, говори помедленнее. Тетя не очень хорошо понимает по-английски.

— Да, да! — оживленно кивая, подтвердила тетя Поппи и совершенно ошарашила Таню, добавив по-русски:

— Английски плехо. Русски корошо. Русски совсем корошо… Ортодокс гуд.

— Ну вот, совсем в языках запуталась, — с усмешкой заметил Дарлинг. — Тетя Поппи отродясь церковь не заглядывала, но, как все греки, питает слабость к единоверцам.

Таня улыбнулась, а тетя Поппи состроила кривую рожу и обрушила на племянника какую-то греческую тираду, при этом от души размахивая руками. Тот что-то ответил, и тетя мгновенно успокоилась, схватила Таню под локоток и втащила в гостиную, где на круглом столе, покрытом синей клеенчатой скатертью, был накрыт ужин.

— Совсем худая, — сказала тетя Поппи по-английски, видимо, исчерпав запас русских слов, и посадила Таню на мягкий, обтянутый серым бархатом стул. — Надо кушать, много кушать. Здесь все много кушать!