– Что же писала ваша сестра? – поторопил его Федор Андреевич.

– Ее продали в рабство. – Маркиз прикрыл ладонью глаза. – Единственное, в чем повезло бедной Марии, – по воле случая ее купил достойный человек, обладавший крупным состоянием. Судьба распорядилась так, что она стала его женой и матерью его детей. Они любили друг друга, но сестра тяжело заболела, и ни деньги мужа, ни познания лучших врачей Востока не смогли поставить ее на ноги. Перед кончиной она написала письмо отцу, не ведая, что Лодовика да Эсти уже нет в живых. Мария умоляла приютить ее ребенка и дать ему европейское воспитание, а к письму приложила крестик: любой из нашей семьи узнает реликвию даже с завязанными глазами. Гость объяснил, что не в его привычках расставаться со своими детьми, но обстоятельства вынуждали это сделать: он опасался происков врагов. И тут я обратил внимание на одно обстоятельство: на письме стояла дата почти десятилетней давности!

– Вы выполнили волю покойной сестры? – дрогнувшим голосом спросил капитан.

– Да. На следующий лень гость привез к нам прелестную девочку лет девяти. Она хорошо говорила на итальянском и французском, но во многом, как вы понимаете, являла собой сущую дикарку.

– Лючия? – Кутергин даже задохнулся от осенившей его догадки.

– Лючия. – подтвердил маркиз. – Она богатая наследница: к ней отойдет то, что отец завещал сестре, а я никогда не нарушу волю родителя. Но вы еще не знаете самого главного!

– Пожалуйста, синьор! – взмолился Федор Андреевич, прижав руки к груди.

– Моя сестра была женой шейха Мансур-Халима, – глядя ему прямо в глаза, сообщил Лоренцо.

– Господи! – только и мог вымолвить капитан.

– Когда родился мой племянник Али-Реза, Шейх не спрашивал о желаниях его матери, но когда родилась дочь, Мария уговорила мужа окрестить ее и дать христианское имя, а перед смертью взяла с Мансура клятву, что он отвезет девочку к ее родным. Правда, он сделал это спустя почти десять лет после смерти жены. Но не нам судить его! Теперь вы понимаете? Не могу же я оставить зятя в руках злодеев?

Маркиз тяжело поднялся и раздвинул плотные шторы. В кабинет ворвались лучи солнца и пронизали слои синеватого табачного дыма, висевшие в воздухе. Синьор Лоренцо открыл рамы и посмотрел во двор. Федор Андреевич подошел и тоже выглянул через его плечо – ребята старого Пепе укладывали на крестьянскую телегу два длинных свертка в мешковине.

«Вот и позаботились о раненом, – подумал капитан. – Интересно, что произошло в подвале после нашего ухода? Наверное, лучше не знать этого. Иначе другими глазами начнешь смотреть и на Лоренцо, и на Пепе с его неизменной трубкой, и даже на отца Франциска, который темной ночью, с расстояния в десяток саженей, без промаха всадил пулю прямо в сердце врага».