Светлый фон

Несмотря на столь ясно выраженную волю больного, в момент, когда дорожная коляска уже должна была вот-вот тронуться, появился смущенный и озабоченный Гэбриель.

— Я проводил бы вас на двуколке, мистер Гемлин, — сказал он, как бы извиняясь за то, что по причине своего роста и сложения никак не может втиснуться вместе со всеми в коляску, — да только не могу оставить жену. Она еще очень слаба, да и ребеночек совсем маленький… вот такого росточка… хотя, впрочем, как человеку холостому, вам это, может быть, и не понять. Еще хотел сказать — думаю, вам будет интересно услышать об этом, — что я раздобыл денег и внес залог за мистера Перкинса. Он ведь не убивал Рамиреса… тот сам зарезался… об этом и на суде говорилось. Вы хворали тогда, потому и не знаете. Отлично выглядите сегодня, мастер Гемлин. Я очень рад, что Олли едет с вами. Грейс тоже, конечно, проводила бы вас, но она у нас стесняется малознакомых людей. Да еще она помолвлена — вот уже седьмой год — с одним молодым человеком по имени Пуанзет, — он был моим адвокатом на суде, — а сейчас вдруг взяла да повздорила с ним. Впрочем, милые бранятся — только тешатся; вы сами молодой человек, мистер Гемлин, и знаете об этом, наверное, не хуже моего…

— Пошел! — яростно крикнул вознице мистер Гемлин. — Какого дьявола ты стоишь?!

Лошади рванули, стоявший с виноватым видом Гэбриель скрылся в облаке пыли, мистер Гемлин в изнеможении откинулся на подушки.

Когда Гнилая Лощина осталась позади, в его настроении наступил, впрочем, перелом к лучшему. В Сан-Антонио он въехал почти таким же дерзким и бесшабашным, как бывало; все готовы были поклясться, что ему на самом деле лучше; все, кроме лечащего врача. А этот джентльмен, тщательно выслушав больного, сказал вечером Питу, когда остался с ним наедине:

— Нервный подъем продлится три дня. Я уезжаю в Сан-Франциско и вернусь точно к сроку, если, конечно, вы не вызовете меня телеграммой раньше.

Он весело простился со своим пациентом и грустно со всеми остальными. Перед отъездом он разыскал отца Фелипе.

— У меня больной, — сказал доктор, — он в дурном состоянии; гостиница — неподходящее для него место. Нет ли здесь какого-нибудь семейного дома, куда его взяли бы на неделю по вашей рекомендации? Через неделю он окрепнет или же… не будет вообще нуждаться в людской помощи. Протестант? Нет… он — никто. Я слышал, вы имели дело с язычниками, отец Фелипе!

Отец Фелипе пристально поглядел на собеседника. Имя его как искусного врача было известно иезуиту; а проницательность и ум доктора были видны в каждом его слове.