В три десять подготовка была окончена. Демидов вернулся в штаб. Голосков спал на широком диване, даже сапоги снял. Демидов поморщился, но не стал его будить. Пусть поспит последние десять минут.

Демидов не понимал, как можно спать в такие минуты, а потом, проснувшись, думать и говорить о далеком будущем, когда все может решиться в ближайшие десять минут. Но Голосков поступал именно так, и Демидов ничего не мог с ним поделать. За размышления и мечтательность нельзя наложить взыскание, как, например, за то, что медицинская сестра Кольцова перед каждой операцией прежде всего съедает из неприкосновенного запаса шоколад, а уже потом принимается за концентраты и сухари. Кольцова ссылается на то, что может случиться так — всего съесть не удастся, пусть уж лучше пропадут сухари, чем шоколад иди сгущенное молоко. За эту странность еще можно наложить взыскание, а за мечты о далеком будущем и за умение спать перед самым началом операции — нельзя…

Дежурный открыл дверь и спросил:

— Можно?

Вслед за ним вошла женщина в форме лейтенант остановилась у двери и отрапортовала:

— Лейтенант Стрельцова явилась в ваше распоряжение…

Демидов молча стоял посреди комнаты. Свет лампы падал из-за его спины, оставляя лицо в тени. Он был рад этому и не отрываясь смотрел на Марину. Она немного похудела, губы обветрились, щеки чуть ввалились. Лицо стало выразительным, строгим.

Дежурный вышел.

Демидов отступил на один шаг так, чтобы свет упал на его лицо. Марина смотрела на него, не понимая, почему капитан не ответил на ее приветствие.

— Ты разве не знала, что идешь ко мне? — тихо сказал Михаил.

— Миша! — обрадовалась она. — А мне назвали начальника штаба лейтенанта Голоскова.

— Вот он спит, — шепотом ответил Демидов.

В тишине этой была надобность не потому, что рядом спал Голосков. В эту минуту они с благодарностью подумали о судьбе, которая свела их вместе для трудного опасного дела.

— Вечером здесь был Георгий, — сказал Демидов.

— Я не успела его предупредить, — вздохнула Марина.

— Ничего, мы с ним еще встретимся. Знаешь, он пойдет с танковым десантом на Дойчбург, — с гордостью сказал Демидов.

И вдруг заметил, что Марина не обрадовалась. Ему стало неловко, словно он подглядел ее опасения. Она боялась. Не за себя, за Георгия.

Он отвел глаза. Заметил, что Голосков не спит. Начальник штаба лежал на диване, закрыв глаза, но по его неестественно ровному дыханию и по тому, как часто делал он глотательные движения, чувствовалось, что он с интересом прислушивается к их беседе, боясь нарушить ее. Тогда Демидов взглянул на часы и громко сказал: