– Почему же?

– Потому что мы совершали бы естественные вещи. Река подмывает берег, разрушает его, но не считает это преступлением. В глазах природы это не есть преступление. Вышедшая из берегов река уничтожает целые города, и люди судорожно пытаются найти виновных: кто не предупредил о наводнении, кому голову с плеч снести за халатность? Люди наивны в своих рассуждениях и в своей морали.

– Вы так думаете?

– Я уверен. Никто не попадает в руки грабителей ни с того ни с сего. Ничего не случается просто так. Кирпич срывается с крыши на голову прохожего только в том случае, если прохожий заходит туда, где кирпич может свалиться. И кирпич не считает, что совершает преступление. Ураган, сметающий на своём пути сотни людей, не считает, что совершает преступление. Но люди любят рассуждать на эту тему и переворачивать всё иным образом. Что такое смерть, что такое преступление, что такое правда? А разница между правдой и неправдой, между справедливостью и несправедливостью – не толще волоса.

– Вы на что-то намекаете, Борис Борисович? – Лариса растерялась от сыпавшихся на неё слов. Ей стало казаться, что старик всё прекрасно знал про неё и тонко над ней посмеивался.

– Я вам так скажу, Ларочка. Я уже человек старый, и я много повидал на своём веку. На моих руках много крови.

Лариса удивлённо вскинула брови.

– Я не понимаю вас, Борис Борисович.

– Желторотым юнцом я ушёл на фронт бить фашистов. Теперь эта война большинству людей представляется чем-то очень далёким, чуть ли не доисторическим. Но для меня она вовсе не так уж далека. Она во мне. Я видел её и слышал, я прошёл сквозь её грязь, её крики, её ярость. Пока я жив, пока я помню, эта война ничуть не устареет для меня… – Он задумался и почесал кончик носа. – Я попал к партизанам. Скольких врагов положил, глядя на них сквозь прорезь прицела, я не могу сказать. Но знаю, что много, очень много. Я испытывал радость, убивая их…

– Радость?

– Нет, Ларочка, это была не та радость, которая охватывает мужчину при виде любимой женщины, совсем не та. Это была радость убийцы, распирающая изнутри сила ненависти, от которой пьянеешь. И чем больше гибнет врагов на твоих глазах, тем опьянение делается сильнее. Своего рода катящийся снежный ком. И ещё была радость оттого, что пуля просвистела мимо тебя и свалила кого-то рядом, а ты остался невредим. Но это какая-то эгоистичная была радость, с привкусом стыда… А собственными руками, с фрицем глаза в глаза, когда вскрывал им горло, я убил пятерых. Никакой радости это не принесло. Думаю, что я ощущал в этот момент лишь гибель человеческого тела, а не гибель врагов. Между этими убийствами – огромная разница, пропасть.